|
Глава 1 В 1890 году я
впервые стал задумываться над тем, кем хочу
быть. Два с лишним года я зачитывался Юджином Филдом, который ежедневно печатался в "Чикаго дейли
ньюс" под заголовком "Диезы и бемоли". Юмор, а подчас и романтизм, с
которым он толковал жизненные перипетии, способствовали тому, что я открыл в себе неясное еще желание писать в том же духе.
Ничто из прочитанного мной — будь то романы, пьесы, стихи,
исторические сочинения, главным образом из иностранной жизни, — не давало
столько пищи для моей творческой мысли, как
эти ежедневные заметки, стихи, афоризмы из жизни Чикаго. Его
беглые заметки о местной жизни, острые наброски уличных сценок, людей и их дел
волновали меня, как ничто до сих пор. Для меня тогда атмосфера Чикаго была атмосферой
человечности
и реализма. Бывают города и страны, полные романтики, и для меня Чикаго был полон
ею. Я чувствовал, город поет, и, несмотря на мои житейские невзгоды, которые
теперь
мне кажутся совершенно незначительными, я пел вместе с ним. Мрачные окраины, по которым я ежедневно ходил, собирая платежи в
рассрочку для мебельной фирмы, громады домов, населенных
разбогатевшими упаковщиками и фабрикантами, причудливые иностранные кварталы всех наций и, наконец, центр города — огромное пространство, ограниченное с
двух сторон рекой, на востоке — озером, на юге — вокзальными постройками и подъездными путями, вереница новых
высотных зданий, — словом, это
чудо Запада восхищало меня. Чикаго
был так нов, так молод, так радостен. Такое же отношение, вероятно, было
у молодых флорентинцев к Флоренции времен расцвета
или у венецианцев к Венеции. Город без
традиций, который еще только создает их. Казалось,
люди понимают это и радуются этому. Чикаго не похож ни на один город в мире,
говорили они. Чикаго перещеголяет все
американские города, в том числе и Нью-Йорк, и станет первым городом Америки,
если не Европы и всего мира. Эту мечту лелеяли сотни тысяч его граждан. Чикаго
будет первым по богатству, первым по
красоте, первым в искусстве. Уже тогда
предполагалось открыть Всемирную выставку, на которую съехались бы люди со всех концов света,
строился "Ауди-ториум", новый "Большой северный отель",
поразительный (для своего времени)
масонский храм в двадцать два этажа, множество
общественных учреждений, театров, вокзалов и тому подобное. Чудесно быть свидетелем того, как прямо
на твоих глазах растет мировая столица. Я бродил по
городу, присматриваясь ко всему, мысленно перебирая,
кем бы я хотел быть, и решение мое медленно зрело, как горошина в стручке, и
наконец я почувствовал, что хочу писать обо всем, что видел. Хорошо бы,
думал я, описать Гуз-Айленд на Чикаго Ривер. Этот, в
то время грязный, пустырь, с лачугами
из перевернутых и расколотых надвое лодок, казался мне чрезвычайно живописным. Или взять такое здание, как "Аудиториум",
или масонский храм, по тем временам самое большое здание в мире, каменная
кладка которого достигла вышины в двадцать два этажа; или кипящее, как
котел, Министерство торговли, куда я попал однажды и где все виденное так ошеломило меня. Бурный,
ревущий, беснующийся водоворот
жизни! Наконец, голубое озеро и белоснежные паруса; река Чикаго с ее черной маслянистой водой, с
высокими элеваторами, грудами мешков с углем; подъездные пути с
составами, растянувшимися на целые мили. Как это все было
чудесно! Во время моих ежедневных обходов я
начал слагать нечто вроде рапсодий, ритмические, расплывчатые,
словесные картины всего, что я видел, — теперь бы мы назвали это вольными
стихами. Они затрагивали все и ничего, но
все же давали выход жажде творчества, клокочущей в моей душе. Я
захлебывался жизнью. Я был помешан на романтике.
Мне хотелось петь, плясать, есть, любить. Я на ходу бормотал, декламировал, распевал свои мечты о жизни,
молодости, ярком будущем, бедности,
красоте. Иногда я начинал ораторствовать на высокие темы — несколько
раз я слышал пылкие, взлетающие, как
ракеты, бьющие, как струя, проповеди преподобного Фрэнка Ф. Гансаулуса о религии и жизни. Я
воображал себя великим оратором
перед тысячной толпой народа с безукоризненными жестами, прекрасной
дикцией, а мои слушатели то были растроганы
до слез, то приходили в неистовый восторг. И вот я
решился запечатлеть кое-что на бумаге. И в лихорадочном стремлении добиться успеха я свернул рукопись и
отправил ее Юджину Филду. Мне случалось читать, как
иногда свет узнает о гениях по
произведениям, случайно попавшим к
авторитетному лицу. Некоторое время я с большим интересом и без особого уныния
ожидал приговора судьбы. Но ответа не последовало. И тогда я понял, что мои
произведения, вероятно, плохи и
угодили в корзинку, под стол. Но это не остановило и не огорчило меня. Я горел желанием выразить самого себя. Я
бредил. Я мечтал. Во мне крепла уверенность, что теперь, когда я вступил на этот путь, я рано или поздно стану
писателем, и, уж разумеется, знаменитым. Но как достичь этого? Как? Я чувствовал, что мне надо работать в газете,
но желание мое было так туманно, что мне казалось, оно никогда не осуществится. В газетах попадались заметки о репортерах, что им поручено то-то или
они посланы туда-то, и решение самому
стать репортером крепло постепенно в
моей голове, хоть я не имел ни малейшего представления, как это сделать. Быть
может, чтобы стать репортером, надо специально
этому учиться, быть может, все они начинают клерками за конторкой; эта мысль повергла меня в уныние. Все эти ослепительные конторы казались мне совершенно
недоступными. Они были разубраны и разукрашены стенными облицовками из
оникса и халцедона, бронзовыми канделябрами по стенам, лампами, вделанными в
потолок — имитацией под перламутр, — словом, вся пышность султанского двора
окружала конторские столы, за которыми подписывались на газеты или платили за
объявления. Ведь газеты всегда имеют дело со всякими знамениями и чудесами, большими событиями,
широкими коммерческими планами,
трагедиями, радостями. Мне они представлялись страной чудес, а все
причастные к ним — счастливцами и
баловнями судьбы. Мне казалось, что репортеры и газетные работники получают сказочные гонорары. Их посылают по самым срочным и завлекательным делам. Боюсь,
что я безнадежно путал репортеров с послами и другими важными особами. Их жизнь протекает среди сильных мира
сего, богатых, знаменитых, могущественных. Благодаря своей профессии, умению наблюдать и излагать свои мысли их
везде принимают как равных. И
подумать только, что мне, молодому, никому
не известному бедняку, будет оказан такой же прием! Представьте же
себе мой восторг, когда в один прекрасный день,
просматривая "Чикаго геральд", я наткнулся
на примерно следующее объявление в
отделе спроса труда: "Требуются толковые молодые люди для работы в газете на время рождественских праздников.
Возможно продвижение. Обращаться к заведующему от 9 до 10 часов утра". "Как раз что мне нужно, — подумал я.
— Самая большая и распространенная газета в Чикаго, и вот удобный случай начать
карьеру. Поступлю, и моя судьба решится. Я
быстро пойду в гору". Я
воображал, что мне в тот же день дадут блестящее поручение, и я, выполнив его, тут же прославлюсь. В это же самое утро я помчался в контору "Геральд"
на Вашингтон-стрит, около Пятой авеню, и спросил
заведующего. После непродолжительного ожидания меня ввели в святилище этой важной
персоны, которую, ослепленный пышным убранством конторы, я причислил
чуть ли не к миллионерам. Это был
высокий, изящный, темноволосый человек. Его аристократические бакенбарды —
черные и густые — были расчесаны на обе
стороны, а глаза непроницаемы, как омут. "Что за счастье иметь
отношение к газетному делу!" — подумал я. —Я прочел в утреннем выпуске ваше
объявление, — сказал —Да, мне нужно было с полдюжины молодцов, -
ответил он, улыбаясь ободрительно. - Я почти всех уже набрал. Все, кто приходил, думали, что они непосредственно будут
работать в "Геральд", а нам нужны клерки
для нашего бюро рождественских подарков. Они должны следить за просителями, чтобы те не оказались жуликами и
чтобы газета не попала в неловкое
положение. Работа эта на неделю, максимум на десять дней. За это время можно заработать
десять-двенадцать долларов. - Сердце у меня упало. - После первого,
если вы согласны, зайдите ко мне. Может,
что-либо найдется для вас. Когда он говорил о бюро рождественских подарков, я смутно догадывался, что
это такое. За последнее время на страницах "Геральд"
велась кампания за раздачу подарков детям бедняков. Газета призывала богатых и
состоятельных через посредство
ее бюро жертвовать в пользу детей деньгами, вещами, как-то: игрушками, одеждой и даже продуктами. —Мне бы хотелось стать репортером, —
промолвил я. —Что же, —сказал
он, сделав неопределенный жест рукой, — попытаться всегда можно. Когда
окончится ваша работа, я представлю вас редактору городского отдела. – Звание редактора городского отдела интриговало и
притягивало меня. Это звучало важно и
значительно. Работа эта была далеко не тем, о чем я мечтал, но я с радостью за нее взялся.
Переход с одной работы на другую, правда
кратковременную, но с такими перспективами, казался мне верхом удачи. В это
время страх перед бедностью, одиночеством, отсутствием самого необходимого
комфорта и радостей жизни стал у меня почти болезненным. Одна лишь мысль, что у тебя есть работа,
еда, одежда, вселяла блаженство. Помня свои долгие, тщетные поиски какого-нибудь
занятия, я не мог без содрогания подумать о возможности остаться без работы. Я поспешил в здание Кристмас-бюро, расположенное между Мэдисон и Монроу на Пятой авеню, и обратился
к проворному малому, заведующему распределением подачек бедным детям. Не говоря ни слова, он
повел меня за прилавок, тянувшийся во всю длину комнаты, через который
передавались игрушки и
вещички — результат газетной шумихи о горькой нужде бедняков и истинно
христианских чувствах. Жизнь время от времени преподносит забавные парадоксы с самой веселой
беспечностью, на которую только жизнь и способна, в самые неподходящие моменты,
при самой удручающей обстановке. Взять хотя бы меня, жертву, как выразились бы
социалисты,
наемного рабства и экономического грабежа. Я уверен, что не менее других имел право
на эти подарки. А пришлось с девяти тридцати утра до одиннадцати-двенадцати ночи,
выстроившись
в ряд с пятнадцатью-двадцатью подобными же мне жертвами экономического
рабства, такими же бедняками, голяками, оборванцами, как и я, оделять
подарками людей, ничем не отличавшихся от меня. Хотелось бы мне,
чтобы вы видели это помещение, в котором я провел восемь или девять дней,
включая рождество (на рождество мы работали с
восьми часов утра до пяти тридцати дня и были счастливы, когда получили
наши гроши). С того самого дня, как бюро открылось, — это было в то утро,
когда я поступил, — до вечера рождества сюда непрестанно стекались толпы бедняков всех сортов и мастей. Я не хочу
сказать, что они не заслужили подарков, — не знаю, были ли они действительно
бедняками, — но, так или иначе, они заработали эти подарки. Многие из них пришли за целые мили, принося длинные списки, где было перечислено, по указаниям газеты,
все, чего они могут ждать от
Санта-Клауса для себя и для своих детей1. За все свои мытарства у священника, доктора, в
редакции "Дейли
геральд", пока те засвидетельствовали их нужды,
они получили лишь крупицу того, на что надеялись. Вот почему я склонен думать,
что они заслужили даже большего. Все это
предприятие, как выяснилось из моих наблюдений, из разговоров с товарищами по работе,
было из рук вон плохо
организовано. В газете речь шла 6 большом выборе игрушек и необходимых вещей, а налицо было лишь очень
немногое, по той простой причине, что
никто не хотел даром жертвовать для "Геральд".
Не было четкого плана, чтобы отмечать розданные подарки или лиц, которые уже
получили их. Скоро кто-то заметил, что
некоторые приходят по нескольку раз и получают по все новым спискам если и не все, то хоть какие-то игрушки. И хорошо, если кто-нибудь из клерков, у кого
была хорошая память на лица, замечал обманщика и тут же выставлял его. В этом смысле особенно отличались евреи, конечно
же, славянского происхождения, рыжеволосые, и бедняки ирландцы. Предполагалось, что "Геральд"
ответит на все письма детей к Санта-Клаусу, но это не было сделано, и в
результате - сотни обиженных. За два или три дня до рождества путаница и
беспорядок достигли таких размеров, что решили попросту открыть двери настежь и
по нашему усмотрению оделять всех, кто имеет мало-мальски подходящий вид, всем, что попадется под руку. Да и сами клерки, видя, что отчетности не ведется и
нет никакого плана, уведомили своих бедных родственников и друзей, и те налетели с корзинками, в
предвкушении сластей, индеек, костюмов, а вместо этого получили игрушечные
вагоны, игрушечные плитки, детские метелки, игрушечные Ноевы
ковчеги, книжки сказок — жалкий набор грошовых вещей. Администрация газеты, верная коммерческой заповеди,
которая гласит "бери побольше, давай поменьше" или "делай на грош, а
шуми на полтинник", насобирала всяческого хлама, оставшегося от распродажи игрушек, и завалила им полки, а
распределять уже предоставлялось нам, как умеем. Мы не могли каждому дать то, что ему хотелось. Если эта вещь даже и
была, что редко случалось, то сплошь и
рядом мы не могли ее найти, и ее
часто получал тот, кто приходил позже. Мы, клерки, отправлялись завтракать и обедать (шутки в сторону!) в
какой-нибудь захудалый ресторанчик, где за десять или пятнадцать
центов можно было получить ветчину с бобами, или булочку с кофе, или еще какую-нибудь бурду. Там обычно велись разговоры о превратностях судьбы, о том,
что за поганая лавочка эта "Геральд",
бюро для подарков, о странных типах,
приходящих за подарками: Ниобеях в шалях и покрытых пылью Приамах, с
запавшими и сухими глазами. Здесь я познакомился с молодым сумрачным, оборванным журналистом, который рассказал мне, что за жестокая, мелочная
склока царит в газетном мире, но я так и не поверил ему, хоть он и работал в Чикаго, Денвере и Сент-Поле. "Неудачник, -
подумал я. - Писать не умеет и ноет. Получает гроши и просаживает их на пьянку!" Вот тебе и сочувствие бедняка бедняку. "Геральд" процветала. Ежедневно в
ней помещались отчеты о
блестящих результатах благотворительности: бедные воспрянули духом, в хижинах
мир и благоволение. Видали ли вы что-нибудь
подобное? Великолепная реклама, а это все, что было нужно. Трам-та-ра-рам! Трам-та-ра-рам! |
Теодор Драйзер "Газетные будни" ( "Книга о себе самом") |
|