8.
ЗИМА НАПОМИНАЕТ О СЕБЕ. СУДЬБА ШЛЕТ ПОСЛА
Человек без житейского опыта - это былинка,
увлекаемая бушующими по
вселенной
ветрами... Наша цивилизация находится
еще на середине
своего
пути.
Мы уже не звери, ибо в своих
действиях руководствуемся не
только
одним
инстинктом, но еще и не совсем люди,
ибо мы руководствуемся не
только
голосом разума. Тигр не отвечает за свои поступки. Мы
видим, что
природа
наградила его всем необходимым для его жизни, - он бессознательно
повинуется
врожденным инстинктам и находит в них защиту. И мы видим,
что
человек
далеко ушел от логовища в джунглях, его
инстинкты притупились с
появлением
собственной воли, но эта воля еще не настолько развилась, чтобы
занять
место инстинктов и безошибочно точно управлять
его поступками.
Человек становится
слишком мудрым, чтобы
всегда подчиняться голосу
инстинктов
и желаний, но он еще слишком слаб, чтобы всегда
побеждать их.
Пока
он был зверем, силы природы влекли его за собой, но и став человеком,
он
еще не вполне научился подчинять их себе.
Будучи в таком
переходном
состоянии, человек
уже не руководствуется слепо
инстинктами, и не
действует
в гармонии с природой, но еще и не настолько мудр, чтобы создать
другую гармонию,
подвластную его воле.
Вот почему человек
подобен
подхваченной
ветром былинке: во власти порывов страстей
он действует то
под
влиянием воли, то инстинкта, он ошибается и
исправляет свои ошибки,
падает
и снова
поднимается; он -
существо, чьи поступки
невозможно
предугадать. Нам
остается только утешать
себя мыслью, что
эволюция
человека
никогда не прекратится, ибо идеал - светоч,
который не может
погаснуть.
Человек не будет вечно колебаться между добром
и злом. Когда
кончится
распря между разумной волей и инстинктом, когда
глубокое знание
жизни
позволит первой из этих
сил окончательно занять
место второй,
человек
перестанет быть непостоянным. Стрелка
разума тогда твердо,
без
колебаний
будет устремлена на далекий полюс истины.
В Керри, как и в каждом человеке, борьба
между желанием и разумом
не
прекращалась
ни на минуту. Послушная своим
стремлениям, она шла
не по
твердо
намеченному пути, а скорее плыла по течению.
Когда наутро
после тревожной ночи
(впрочем, эта тревога
едва ли
объяснялась тоскою,
горем или любовью)
Минни нашла записку,
она
воскликнула:
- Ну, что ты скажешь на это?
- В чем дело? - спросил Гансон.
- Керри ушла жить в другое место.
Гансон вскочил с постели с такой живостью,
какой у него до сих пор не
наблюдалось,
и быстро прочел записку. Единственным признаком того, что он
о
чем-то думал, было легкое прищелкивание языком - звук, похожий на
тот,
которым
погоняют лошадь.
- Как ты думаешь, куда она могла пойти? -
спросила обеспокоенная Минни.
- А я почем знаю? - отозвался ее муж, и в
глазах его блеснул нехороший
огонек.
- Ушла, так пусть теперь и пеняет на себя.
Минни в недоумении покачала головой.
- Ох! - вздохнула она. - Керри не понимает,
что она наделала.
- Ну, что ж, - сказал Гансон, зевая и
потягиваясь, - чем ты тут можешь
помочь?
Женская натура Минни была, однако,
благороднее. К тому же
она лучше
представляла
себе возможные последствия такого поступка.
- Ох! - снова вырвалось у нее. - Бедная
сестра Керри!
А в то время, когда происходил этот
разговор, - это было часов в пять
утра,
- наша маленькая искательница счастья спала беспокойным сном одна в
своей
новой комнате.
Новая жизнь радовала Керри; она, казалось,
открывала перед ней большие
возможности.
Керри отнюдь не принадлежала
к тем чувственным
натурам,
которые
мечтают лишь сонно нежиться
среди роскоши. Она
ворочалась в
постели,
напуганная собственной смелостью, обрадованная
освобождением, и
думала
о том, найдет ли какую-нибудь работу и что будет делать Друэ. А сей
достойный
джентльмен с такою точностью заранее определил свое будущее, что
в
нем не могло быть и места случайностям. Он не умел устоять против того,
к
чему его
влекло. Он неспособен
был разбираться в
явлениях жизни
настолько,
чтобы понимать, что нужно
поступать иначе. Он
не мог бы
отказать
себе в удовольствии насладиться Керри, как
не мог бы
отказать
себе
в сытном завтраке. Он
был способен иногда
испытывать угрызения
совести
и называть себя негодяем и грешником. Но если и случались у него
такие угрызения
совести, то можете
не сомневаться, что
они были
чрезвычайно
мимолетны.
На следующий день он пришел к Керри, и та
приняла его у себя в комнате.
Он
был все такой же веселый и жизнерадостный.
- Что это вы
нос повесили? -
спросил он. -
Прежде всего пойдем
завтракать.
Вам еще нужно купить сегодня кое-что из платья.
Керри взглянула на него, и в ее больших
глазах отразились мучившие ее
мысли.
- Мне бы хотелось найти какую-нибудь работу,
- сказала она.
- Да вы непременно найдете, - отозвался
Друэ. - Зачем
беспокоиться
раньше
времени. Сначала приведите себя в порядок. Осмотрите город. Я вам
ничего
дурного не сделаю.
- Я знаю, что не сделаете, - не совсем
искренне согласилась Керри.
- Вы
в новых ботинках?
- заметил Друэ.
- А ну-ка,
покажитесь!
Прелестно,
черт возьми! А теперь наденьте жакет.
Керри повиновалась.
- Слушайте, он на вас как влитой! -
воскликнул он и дотронулся до ее
талии,
как бы желая удостовериться, что жакет сидит на ней хорошо.
Он отступил на шаг, с восхищением
разглядывая Керри.
- Теперь вам нужна новая юбка. А пока что
пойдем завтракать.
Керри надела шляпу.
- А где перчатки? - напомнил ей Друэ.
- Здесь, - сказала Керри, вынимая их из
ящика стола.
- Ну, теперь пошли! - сказал Друэ.
И дурные предчувствия утренних часов
рассеялись окончательно.
Так было всякий раз, когда возникали эти
предчувствия. Друэ не оставлял
ее
подолгу одну. У Керри было достаточно времени для одиноких прогулок, но
большую
часть ее досуга Друэ
заполнял всевозможными развлечениями. В
магазинах
Карсона и Пайри он купил ей
красивую юбку и
блузку. На его
деньги
она приобрела разные мелочи туалета и
в конце концов
совершенно
преобразилась.
Зеркало подтвердило то, в чем в глубине души она уже давно
была
уверена. Она была хороша, несомненно хороша! Как идет ей эта шляпа! И
разве
у нее не прелестные глаза? Прикусив алую нижнюю губку, она смотрела
на
свое отражение и впервые с трепетом ощущала свое могущество. А Друз был
так
добр к ней!
Однажды вечером они отправились смотреть
"Микадо" - оперетту, которая
пользовалась
в то время огромным успехом. Перед
спектаклем они решили
зайти
в ресторан "Виндзор" на Дирборн-стрит; это было довольно далеко
от
дома,
где теперь жила Керри. Дул холодный ветер, и из окна своей
комнаты
Керри
видела небо, еще розовое на западе, но синевато-стальное в
зените,
где
уже воцарялась ночь. В воздухе чуть
алело длинное, тонкое
облачко,
похожее
по форме на пустынный остров в
безбрежном океане. Деревья
на
противоположной
стороне улицы качались мертвыми ветвями, напоминая девушке
картину,
которую она часто наблюдала в декабрьские
дни из окна
родного
дома.
Она
вдруг остановилась и заломила маленькие руки.
- В чем дело? - спросил Друэ.
- Ах, я и сама не знаю! - ответила Керри, и
губы ее дрогнули.
Друэ как будто угадал ее мысли, обнял
одной рукой за
плечи и нежно
погладил
ей руку.
- Полно! - ласково сказал он. - Все будет
хорошо.
Керри отвернулась и стала надевать жакет.
- Я советовал бы вам надеть сегодня боа, -
сказал он.
Они пошли по Вобеш-авеню и, дойдя до
Адамс-стрит, повернули на запад.
Из
витрин уже лились потоки золотистого света. Дуговые фонари шипели
над
головой,
и высоко-высоко светились окна гигантских конторских зданий. Дул
пронизывающий порывистый
ветер. Вокруг толкались
и спешили тысячи
служащих,
возвращавшихся в этот час с работы. Те,
на ком было
легкое
пальто,
подняли воротники до
ушей и низко
надвинули на лоб
шляпы.
Молоденькие
работницы торопливо шли мимо то парами, то вчетвером, смеясь и
весело
болтая. Город заполнили толпы человеческих существ, в
чьих жилах
текла
горячая кровь.
Внезапно Керри встретилась взглядом с
чьими-то глазами, показавшимися
ей
смутно знакомыми. На нее смотрела
девушка, которая проходила
мимо
вместе
с другими бедно одетыми работницами. Юбки на них были выцветшие
и
мешковатые,
жакетки сильно поношенные, и вообще выглядели
они жалко и
неприглядно.
Керри сразу узнала эти глаза и
девушку. То была
одна из работниц
обувной
мастерской. Девушка тоже, по-видимому, узнала Керри и,
когда та
прошла
мимо, обернулась и
посмотрела ей вслед.
У Керри было
такое
ощущение,
точно между ними пронеслась гигантская волна и
отбросила их в
разные
стороны. Снова вспомнилось и старое платье,
и тяжелый труд,
и
машина.
Она вздрогнула всем телом.
Друэ ничего не замечал
до тех пор,
пока Керри не
наткнулась на
прохожего,
шедшего им навстречу.
- Вы, видно, задумались, - сказал Друэ.
Они пообедали и отправились в театр.
Спектакль очень понравился Керри.
Яркие
краски и игра артистов
произвели на нее
глубокое впечатление.
Воображение уносило
ее в неведомую
страну, где могущественные люди
боролись
за власть.
Когда представление окончилось и она вышла с
Друэ на улицу, девушка не
могла
отвести глаз от экипажей и нарядных дам.
-
Обождем минутку, -
сказал Друэ, отводя
ее назад, в
эффектно
отделанный
вестибюль.
Дамы и джентльмены теснились здесь
оживленной толпой, шуршали платья,
женские
головки в кружевных шарфах кивали одна другой, белые зубы сверкали
из-за
полуоткрытых губ.
- Давайте посмотрим.
- Шестьдесят семь! - зычно выкрикнул швейцар
номер экипажа, и голос его
разнесся
под сводами театра. - Шестьдесят семь!
- Как хорошо! - сказала Керри.
- Здорово! - подтвердил Друэ.
На
него зрелище нарядной,
веселой толпы произвело
не меньшее
впечатление,
чем на нее. Он слегка сжал ее руку.
В какую-то минуту
она
подняла
на него глаза, взгляд ее сверкал, она улыбалась, и ее ровные зубы
блестели.
Когда они двинулись вперед, он наклонился к ней и прошептал:
- Вы очаровательны!
В эту минуту они поравнялись
с швейцаром, который
как раз широко
распахнул
дверцу экипажа, помогая садиться двум дамам.
- Держитесь меня, и у нас будет свой экипаж!
- смеясь, сказал Друэ.
Керри вряд ли расслышала его - такое
головокружение вызвал у нее этот
водоворот
жизни.
После театра они зашли в ресторан закусить.
Керри мельком подумала
о
позднем
часе, но она теперь не подчинялась законам
домашнего распорядка;
если
бы она успела выработать в себе какие-то привычки, то в
эту минуту
они
дали бы о себе знать. Курьезная вещь
- привычка! Только
она может
вытащить
человека, совершенно неверующего, из постели для чтения молитв, в
которые
он вовсе не верит.
Жертвы привычки, забыв сделать что-то,
что, по своему
обыкновению,
проделывают
каждый день, ощущают
непонятное беспокойство, они
словно
выбиты
из колеи и воображают, что в них говорит голос совести, понуждающий
восстановить
нарушенный порядок. Если такое нарушение
не совсем обычно,
сила
привычки заставляет покорную жертву вернуться и механически проделать
то-то
и то-то. "Ну, слава богу, - говорит такой человек, - я выполнил свой
долг",
- на самом же
деле он уже
который раз повторил
все то же
пустяковое,
но неизменное дело.
Если бы в семье Керри были привиты высокие
моральные принципы, она бы
куда больше
мучилась укорами совести,
чем сейчас. Ужин
проходил в
приподнятом
настроении. Под влиянием новых впечатлений, вкусной еды,
все
еще
непривычной для нее ресторанной обстановки,
страсти, читавшейся в
глазах Друэ,
Керри отдалась во
власть минуты и
безвольно внимала
собеседнику.
Она снова пала жертвой гипноза большого города.
- Ну, - сказал наконец Друэ, - нам, пожалуй,
пора идти!
Они
уже давно сидели
над пустыми тарелками,
и глаза их
часто
встречались.
Керри не могла не чувствовать той трепетной
силы, которую
излучал
взгляд Друэ. Иногда, объясняя ей что-нибудь, он
прикасался к ее
руке,
как бы для того, чтобы подчеркнуть свои
слова. И теперь
опять,
сказав,
что пора идти, он коснулся ее пальцев.
Они встали и вышли на улицу. Центральная
часть города опустела, и по
пути
им лишь изредка попадались насвистывающий пешеход, ночной вагон конки
или
еще открытый, ярко освещенный ресторан. Они шли по Вобеш-авеню, и Друэ
продолжал
изливать запас своих сведений о Чикаго. Он вел Керри под руку и,
рассказывая,
крепко прижимал к себе
ее локоть. Отпустив
какую-нибудь
остроту,
он поглядывал на свою спутницу, и глаза их встречались.
Наконец они дошли до дома, где жила Керри.
Она поднялась на
первую
ступеньку
подъезда, и голова ее оказалась на одном уровне с головой Друэ.
Он
взял ее руку и стал ласково гладить, пристально глядя ей в лицо, а она
рассеянно
смотрела по сторонам, о чем-то взволнованно думая.
Приблизительно в
этот же час
Минни забылась крепким
сном после
утомительного
вечера, проведенного в тревожном раздумье.
Она лежала в
неудобной
позе, поджав под себя локоть, и ее мучил кошмар.
Ей снилось, что она и Керри находятся где-то
вблизи старой угольной
копи.
Она видела высокую насыпь, по
которой проходила дорога,
и груды
отвалов
и угля. Обе они стояли и смотрели в зияющую шахту. Им видны
были
влажные
каменные стены, терявшиеся в
смутной мгле. На
истертом канате
висела
старая корзина для спуска.
- Давай спустимся, - предложила Керри.
- Ох, нет, не надо! - возразила Минни.
- Да пойдем же! - настаивала младшая сестра.
Она потянула к себе корзину
и, несмотря на
протесты Минни, стала
спускаться.
- Керри! - крикнула Минни. - Керри, вернись!
Но та уже была глубоко внизу, и мрак
окончательно поглотил ее.
Минни шевельнула рукой, и тотчас все
преобразилось. Вместе с Керри она
очутилась
у воды, - такого количества воды она никогда не
видела раньше.
Они
были не то на полу, не то на каком-то узком мысе, выдававшемся далеко
вперед,
и на самом конце его стояла Керри. Сестры озирались по
сторонам;
вдруг
то, на чем они стояли,
стало медленно погружаться.
Минни даже
слышала
плеск прибывавшей воды.
- Иди назад, Керри! - крикнула она, но та
шагнула еще дальше: казалось,
ее
куда-то уносит и голос Минни не долетал до нее.
- Керри! - кричала старшая сестра. -
Керри!..
Но ее собственный голос звучал словно
издалека, - диковинные воды уже
затопили
все вокруг. Минни пошла прочь с тяжелой
болью в душе,
какая
бывает,
когда теряешь что-то очень дорогое. Никогда в жизни ей еще не было
так
грустно.
Видения сменялись одно за другим,
в усталом мозгу
Минни возникали
странные
призраки, сливаясь в жуткие картины. И вдруг она дико вскрикнула:
перед
нею была Керри, которая карабкалась на
скалу, цепляясь за
камни;
внезапно
пальцы ее разжались, и на глазах Минни она упала в пропасть.
- Минни! Что с тобой? Проснись!
Гансон тряс жену за плечо, встревоженный ее
криками.
- Что случилось? - спросонья отозвалась
Минни.
- Проснись, - повторил он, - и
повернись на другой
бок, а то ты
разговариваешь
во сне!
Неделю
спустя Друэ, сияющий,
одетый с иголочки,
вошел в бар
"Фицджеральд
и Мой".
- А, Чарли! - приветствовал его Герствуд,
показываясь в дверях своего
кабинета.
Друэ пересек зал и заглянул к управляющему
баром, который снова сел за
письменный
стол.
- Когда опять в дорогу? - спросил Герствуд.
- В самом скором времени, - ответил Друэ.
- Я почти не видел вас в этот ваш приезд, -
заметил Герствуд.
- Да, я был очень занят, - пояснил Друэ.
Приятели несколько минут поговорили на общие
темы.
- Послушайте, - сказал Друэ, точно его вдруг
осенила гениальная мысль,
-
я хотел бы как-нибудь вечерком вытащить вас отсюда.
- Куда же это? - удивился Герствуд.
- Ну, разумеется, ко мне домой, - улыбаясь,
ответил Друэ.
Глаза Герствуда лукаво блеснули, по губам
скользнула легкая усмешка. Он
со
свойственной ему проницательностью поглядел
на Друэ, потом
сказал
тоном,
подобающим джентльмену:
- Благодарю! Охотно приду.
- Мы чудесно сыграем в картишки.
- Можно мне принести с собой бутылочку
шампанского? - спросил Герствуд.
- Сделайте одолжение! - сказал Друэ. - Я вас
кое с кем познакомлю.
Сканирование и редактирование текста:
HarryFan, 20 March 2001
|