2. ЧЕМ ГРОЗИТ НИЩЕТА. ГРАНИТ И БРОНЗА
Квартирка
Минни была
расположена в
третьем этаже
дома на
Ван-Бьюрен-стрит, где ютятся семьи
рабочих и конторских служащих,
людей, прибывших и продолжавших
прибывать в Чикаго
с тем потоком,
который ежегодно увеличивал население
города на пятьдесят
тысяч человек. Две комнаты выходили окнами на улицу,
где по вечерам
ярко горели витрины гастрономических магазинов и на
тротуаре играли дети. Девушке было
внове и понравилось треньканье звонков конки,
то приближавшееся,
то замиравшее вдали. Когда Минни привела сестру в
отведенную ей комнатку, Керри
подошла к окну и стала смотреть на освещенную
улицу, дивясь звукам,
движению и рокоту необъятного города,
простиравшегося на
многие мили во
всех направлениях.
Дома, после первых
же приветствий, миссис Гансон
дала Керри нянчить ребенка, а сама принялась
готовить ужин.
Мистер Гансон, задав
Керри несколько вопросов, углубился в чтение
вечерней газеты. Это был молчаливый человек, швед по отцу, родившийся в
Америке; сейчас он работал
на бойне уборщиком вагонов-ледников. К приезду
свояченицы он отнесся
равнодушно. Внешность девушки не
произвела на него
особого
впечатления.
Его интересовало лишь одно - найдет ли
Керри работу в Чикаго.
- Город велик, -
заметил он. - Через
несколько дней ты
где-нибудь пристроишься. Рано или поздно все
пристраиваются.
Еще до ее приезда в
семье Гансонов молчаливо
подразумевалось, что Керри поступит на работу и будет платить
за свое содержание.
Гансон был по натуре человеком высокопорядочным
и бережливым; уже
несколько месяцев подряд он выплачивал взносы за два
участка земли,
купленные далеко, в западной части города. Он мечтал
когда-нибудь построить на этой земле
дом.
Пока шли
приготовления к ужину, Керри успела
осмотреть квартиру сестры. Девушка не лишена была
наблюдательности и вдобавок обладала
ценным даром, присущим каждой женщине, - интуицией.
Она угадывала, что
здесь живут скудной, однообразной
жизнью. Стены были оклеены безвкусными обоями. Полы
устланы дешевыми дорожками, а в
гостиной лежал тонкий лоскутный коврик. И
сразу бросалось в
глаза, что мебель грубая, кое-как сколоченная,
купленная, очевидно, в рассрочку.
С ребенком на руках
Керри прошла на кухню к Минни и
посидела там, пока он не разревелся. Тогда она встала и,
что-то напевая, принялась ходить
с ним по комнате. Наконец Гансон,
которому ее пение мешало читать,
пришел и взял у нее малютку. В этом сказалась
хорошая черта его характера: он
был терпелив. К тому же сразу видно было,
что он обожает свое чадо.
- Ну, ну! - говорил
он, шагая с ребенком по комнате. -
Полно, тише! - И в его произношении ясно слышался
шведский акцент.
- Ты, наверное,
захочешь прежде всего посмотреть
город, - сказала во время ужина Минни. -
Вот мы в
воскресенье поедем и
покажем тебе Линкольн-парк.
Керри заметила, что
Гансон ничего на
это не ответил.
Его мысли, по-видимому, были заняты чем-то
другим.
- Я завтра же пойду
искать работу, - сказала Керри.
- Где находится торговая часть города?
Минни принялась было
растолковывать, как туда
попасть, но муж
решил объяснения взять на себя.
- Вот, - начал он,
указывая рукою, - видите, там
восток...
И Гансон
произнес речь на
тему о расположении
Чикаго - такую пространную, какой, наверно, еще ни
разу в жизни не произносил.
- Мой совет -
побывать на больших фабриках, что на
Франклин-стрит и по ту сторону реки, - сказал он в
заключение. - Там много девушек
работает. И домой добираться легко. Это
неподалеку.
Керри кивнула в знак
согласия и стала расспрашивать
сестру о районе, где они живут. Минни отвечала
вполголоса, сообщая то немногое,
что знала сама. Гансон все еще возился с
ребенком, потом вдруг встал и
передал его жене.
- Мне завтра рано
вставать, я пойду лягу, -
сказал он и
скрылся в маленькой темной спальне, по другую
сторону коридора.
- Он работает
далеко, на бойне, и ему приходится
вставать в половине шестого, - пояснила Минни.
- Когда же ты
встаешь, чтобы успеть
приготовить завтрак?
- спросила Керри.
- Примерно без
двадцати пять.
Домашнюю работу они
закончили вместе. Керри вымыла посуду,
а Минни тем временем раздела и
уложила ребенка. Во
всем, что она
ни делала, чувствовалась привычная сноровка, и
Керри подумала, что вот
так сестра трудится с утра до вечера каждый день.
Керри начала
понимать, что ей придется отказаться
от всякого общения с Друэ. О том, чтобы он приходил сюда,
не могло быть и речи. По
поведению Гансона, по покорному виду Минни и
вообще по атмосфере в доме
сестры она чувствовала, что все, выходящее
за рамки монотонной
жизни труженика, встретит решительный отпор. Если
Гансон каждый вечер сидит
с газетой в гостиной и ложится спать в девять
часов, а Минни чуть позднее, то
что же остается делать ей?
Разумеется, сперва
нужно найти работу, чтобы самой
содержать себя, а потом уже думать о знакомствах.
Безобидный флирт с Друэ казался, ей
теперь чем-то из ряда вон выходящим.
"Нет, он не может
приходить сюда", - мысленно решила
Керри.
Она попросила у
сестры бумаги и чернил (и
то и другое
оказалось в столовой на камине) и, когда та
ушла к себе
спать, достала
визитную карточку Друэ с его адресом и
написала:
"Я не могу принять
Вас здесь. Подождите, пока я снова
не дам о себе знать. У моей сестры слишком уж
крохотная квартирка".
Керри
задумалась, что бы
еще приписать. Ей
хотелось как-нибудь упомянуть об их
совместном пребывании
в поезде, но
застенчивость удерживала ее. Она ограничилась
лишь неловкой
благодарностью Друэ
за внимание, а потом
снова стала ломать
голову над тем,
как же ей подписаться. Наконец она решила
закончить письмо обычным "с
почтением", но в последний миг передумала и заменила
на "искренне преданная Вам".
Керри запечатала
конверт, надписала адрес, прошла
в комнатку, где
в нише стояла ее кровать, и, придвинув
маленькую качалку к открытому
окну, присела, в немом восторге вглядываясь
в вечерние улицы. Наконец, устав
от дум, вялая и сонная, она разделась,
аккуратно сложила одежду и
легла в постель.
Когда Керри утром
проснулась, было уже восемь часов и
Гансон давно ушел на работу. Сестра сидела в столовой,
которая служила и гостиной, и
шила. Керри оделась, сама приготовила
себе завтрак, потом
посоветовалась с Минни, куда идти искать работу. Как
сильно изменилась Минни с тех пор, как Керри видела ее в последний раз!
Теперь это была худая,
хотя и крепкая женщина двадцати семи лет. Ее
представления о
жизни всецело
отражали взгляды мужа, а ее
косные понятия
о развлечениях
и о
долге свидетельствовали о кругозоре еще
более узком, чем в юности.
Минни пригласила к
себе сестру вовсе не потому, что
тосковала по ней, - просто та была недовольна своей жизнью
у родителей, а здесь она, наверное, сумеет найти работу и сможет платить
ей за комнату и стол. Минни, пожалуй, была и рада видеть Керри, но
относительно работы полностью
придерживалась взглядов мужа. Всякая работа хороша,
если за нее будут
платить, - для начала хотя бы пять долларов в неделю.
Фабрика - вот удел, самой
судьбою предназначенный для начинающей. Она
найдет работу в
одной из огромных чикагских мастерских и
будет довольствоваться
этим, пока...
пока что-нибудь не произойдет. Что именно
может произойти, этого, конечно,
ни одна из них не знала. Они не
рассчитывали на повышение. Они
не связывали каких-либо надежд с мыслью о браке.
Просто жизнь будет идти своим
чередом - неясно, впрочем, как именно, - пока
поворот к лучшему не
вознаградит Керри за то, что она приехала
трудиться в этом городе.
Вот при каких
благоприятствующих обстоятельствах
Керри вышла в это утро на поиски работы.
Прежде чем
последовать за нею, давайте
ознакомимся с той обстановкой, в которой будет протекать в дальнейшем
ее жизнь.
В 1889 году
Чикаго отличался
всеми особенностями
быстро растущего города, в котором отважные паломники,
в том числе и
молодые девушки, вполне могли рассчитывать на
удачу. Он завоевал
громкую славу своими многочисленными и неуклонно
развивающимися
коммерческими
предприятиями, открывавшими перед людьми
широкие возможности.
Он стал
магнитом, притягивавшим к себе со всех концов
страны и тех, кто был полон надежд,
и тех, кто успел потерять их; тех, кому
еще предстояло сделать
карьеру, и тех, кто уже потерпел крушение
где-нибудь в другом месте.
Это был
большой город с
населением свыше
полумиллиона, но
его честолюбия, дерзновения и кипучей
деятельности хватило бы на
столицу с миллионом жителей. Уже теперь его
улицы и дома были разбросаны на
площади в семьдесят пять квадратных миль. Его
население было занято
не столько давно известными
отраслями
производства,
сколько
деятельностью, подготовлявшей приток новых людских
масс. Повсюду раздавался стук молотков на лесах воздвигаемых зданий. То и
дело возникали огромные новые
заводы. Мощные железнодорожные
концерны, давно
уже
предугадавшие
большую будущность города, захватили обширные
участки земли для организации в
нем транспорта и погрузочных
станций. Трамвайные
линии уходили далеко
в открытую прерию - это было сделано в
расчете на быстрый рост
предместий. Городское самоуправление вымостило
камнем многие мили дорог и
проложило канализационные трубы в таких
местах, где пока
что стоял всего
один какой-нибудь дом - форпост будущих
людных кварталов.
Нередко можно было
видеть открытые дождям и
бурям пустыри,
которые, однако, всю ночь освещались длинными
мигающими рядами
газовых фонарей, которые раскачивались на ветру. Узкие
деревянные мостки
тянулись, минуя здесь дом, там лавку, и кончались
далеко в открытом поле.
Центр города был
районом огромного скопления торговых
контор и фабрик. Сюда обычно и направлялся
прежде всего
неопытный искатель
заработка. Особенностью тогдашнего
Чикаго (свойственной
далеко не всем
большим городам) было то, что все
сколько-нибудь заметные фирмы занимали
отдельные здания. Обилие свободной земли вполне
позволяло это, и потому
большинство оптовых фирм, чьи конторы, доступные
взорам улицы, помещались
в первом этаже, выглядели весьма внушительно.
Огромные зеркальные
окна, ставшие сейчас обычным явлением, тогда только
входили в моду и придавали конторам, расположенным в нижних этажах,
изысканный и богатый
вид. Прохожий мог видеть за этими окнами ряды
перегородок из полированного дерева и
матового стекла, множество служащих,
углубленных в свою работу, и степенных
дельцов в "шикарных" костюмах и белоснежных
рубашках, расхаживающих по залам
или же сидящих группами. Ярко начищенные
бронзовые или никелированные
дощечки у подъездов, отделанных
квадратными глыбами
тесаного камня,
сжато и понятно возвещали название
предприятия и
характер его
деятельности. Шагающим по центру города казалось,
что они находятся в столице, -
такой внушительный у него был вид,
рассчитанный на то, чтобы ошеломить
простого смертного, вселить в него
благоговейный страх
и показать всю
глубину пропасти, лежащей между бедностью и
преуспеванием.
В этот солидный
торговый район и отправилась робкая
Керри. Она шла по Ван-Бьюрен-стрит, в восточном
направлении, проходя
кварталы, которые с каждым ее шагом постепенно теряли свое
великолепие, сменяясь
бесконечными рядами амбаров и угольных складов,
обрывавшихся у реки.
Керри храбро шла
вперед, подгоняемая искренним желанием
поскорее найти работу, но почти на каждом шагу
задерживалась, любуясь
развертывавшейся перед ней панорамой и
чувствуя свою
беспомощность среди
столь явных признаков загадочного для нее
могущества и силы.
Что это за
огромные здания? Эти диковинные предприятия
- чем там
занимаются, что на
них производят? Она могла понять, для
чего существует
маленькая мастерская каменотеса в Колумбия-сити,
обрабатывающего небольшие
куски мрамора по заказу своих клиентов, но необозримые
дворы крупной фирмы
по поставке декоративного строительного
камня, с множеством
рельсов, по которым катились грузовые
платформы, с доками
со стороны реки
и высокими громыхающими подъемными кранами над
головой, - все
это показалось ей непостижимым, ибо не вмещалось в ее
узком мирке.
С тем же чувством
она смотрела и на бесконечные
железнодорожные депо, и сгрудившиеся на реке суда, и огромные
фабрики, раскинувшиеся
на другом берегу. Через открытые окна она могла
разглядеть деловито снующие
фигуры мужчин и женщин в фартуках. Длинные
улицы были для нее двумя рядами
тайн, отгороженных стенами, а обширные
конторы - загадочными
лабиринтами, где сидят неприступные важные
господа. Ей
казалось, что люди,
имеющие отношение к этим конторам, только и
делают, что считают деньги,
прекрасно одеваются и разъезжают в экипажах. Чем
они торгуют, над чем трудятся, ради какой цели, - об этом она имела весьма
смутное представление. Все было для нее так диковинно, необъятно,
недоступно! Керри пала духом, и
сердце ее сжалось при мысли, что ей придется
войти в одно
из этих великолепных зданий и попросить какой-нибудь
работы, что-нибудь такое, что
она сумела бы делать, - все равно что.
Сканирование и редактирование текста:
HarryFan, 20 March 2001
|