Теодор Драйзер "Гений"
ГЛАВА XXIII
По мере того как весна близилась к концу, в Юджине все больше крепла
мысль не ехать снова к Анджеле, а отправиться в горы, куда-нибудь
неподалеку от дачи Кристины. Под действием напряженной, волнующей жизни
столицы образ Анджелы несколько потускнел в его душе. Воспоминания о ней
оставались все такими же восхитительными, - они по-прежнему были исполнены
красоты, - но понемногу Юджином начали овладевать сомнения. Блестящее
нью-йоркское общество состоит из людей иного типа; Анджела прелестна и
мила, но будет ли она здесь на своем месте?
Тем временем Мириэм Финч - этот утонченный эклектик - продолжала
воспитывать Юджина. Она вполне могла бы заменить ему школу. Он сидел у нее
и слушал ее рассказы о той или иной пьесе, ее суждения о той или иной
книге, ее мнение по тому или иному модному философскому вопросу и
чувствовал, что растет не по дням, а по часам. Она знала множество людей и
всегда могла сказать, куда следует пойти, чтобы увидеть то, что его
интересовало. Не было ни одной выдающейся личности - оратора, которого
стоило бы послушать, или нового актера, - о которой у нее не было бы самых
исчерпывающих сведений.
- А знаете, Юджин, - восклицала она, увидев его, - вам непременно
нужно пойти посмотреть Хейдена Бойда в пьесе "Клеймо"!
Или:
- Вам следует посмотреть Эльмину Деминг в ее новых танцах.
Или:
- Не забудьте взглянуть на картины Уинслоу Хомера - они выставлены у
Нэдлера.
И мисс Финч самым подробным образом объясняла ему, почему она хочет,
чтобы он видел то или иное, и что, по ее мнению, это может ему дать. Она не
скрывала, что считает его гением, и всегда требовала, чтобы он рассказывал
ей, над чем работает. Когда в печати появлялась какая-нибудь удачная его
работа, она спешила высказать ему свою похвалу. У Юджина нередко бывало
такое чувство, словно он владеет и ее комнатой и ею самой, словно ему
принадлежит все, что у нее есть, - ее мысли, ее друзья, ее переживания. Все
это было полностью к его услугам, сидел ли он у ее ног или шел куда-нибудь
вместе с нею. С наступлением весны она с удовольствием стала совершать с
ним прогулки, прислушиваясь к тому, что он говорил о природе и жизни.
- Замечательно! - восклицала она. - Почему бы вам не написать это?
Или:
- Почему бы вам не зарисовать это?
Он показал ей некоторые свои стихи, и она тотчас переписала их и
вклеила в альбом, который называла своим собранием шедевров. Так она не
переставала баловать его.
С другой стороны, и Кристина доставляла ему не меньше радости. Она не
уставала говорить Юджину, какого она высокого мнения о нем, каким
интересным его считает.
- Вы такой большой, такой умный, - говорила она ему как-то, крепко
сжав его руки и ласково заглядывая в глаза. - И мне нравится, как вы
причесываетесь. Вы во всех отношениях такой, каким должен быть художник.
- Вы изобрели легкий способ испортить меня, - отвечал он. - Позвольте
лучше сказать вам, как вы прелестны. Хотите, скажу?
- М-м-м, - с улыбкой протянула она, отрицательно качая головой.
- Подождите, пока мы очутимся в горах. Там я вам скажу, - и он
запечатлел на ее губах такой долгий поцелуй, что девушка чуть не
задохнулась.
- Боже, какой вы сильный! - воскликнула она. - Вы точно из стали...
- А вы как большая алая роза. Поцелуйте меня.
Кристина научила его разбираться в музыке и познакомила с именами
крупнейших исполнителей. Он приобрел кое-какое понятие о разных ее жанрах -
оперном, симфоническом, камерном. Он познакомился с различными формами
музыкального творчества, с терминологией, с тайной голосовых связок, с
методами вокального обучения. Он узнал, каких интриг полна эта среда,
какого мнения крупнейшие музыкальные авторитеты о том или ином композиторе
или певце. Он понял, как трудно пробить себе дорогу в оперном мире, какая
жестокая идет там борьба, как быстро публика готова отвернуться от
заходящей звезды. Кристина ко всему относилась с такой беспечностью, что
Юджин готов был полюбить ее за одну эту отвагу. Она была так умна, так
добродушна.
- Если хочешь быть хорошей певицей, приходится от многого
отказываться, - сказала она однажды Юджину. - Нельзя жить обычной жизнью и
оставаться верной искусству.
- Я не совсем понимаю вас, Крисси, - сказал он, нежно гладя ее руку,
так как они были одни.
- Очень просто. Нельзя выходить замуж и иметь детей, нельзя играть
заметную роль в обществе. Я знаю, что некоторые певицы выходят замуж, но
мне кажется, что это ошибка. Большинство артисток, связанных семьей, не
слишком преуспевает, насколько мне известно.
- И вы что же, не собираетесь выходить замуж? - полюбопытствовал
Юджин.
- Не знаю, - ответила она, догадываясь, к чему он клонит, - во всяком
случае, я бы очень и очень подумала. Да и вообще положение артистки
дьявольски трудное. Ей над многим приходится задумываться.
- Например?
- Ну, скажем, над тем, что скажут о ней люди и семья, и еще над
многим. Для нас, служителей сцены, следовало бы изобрести третий пол, вроде
как у пчел.
Юджин улыбнулся. Он тоже догадывался, к чему она клонит. Но он не мог
знать, что Кристина не впервые пытается разрешить конфликт между
добродетельной жизнью и стремлением к успеху в искусстве. Она не хотела
усложнять браком свою карьеру артистки. Она знала почти наверняка, что
успех на оперной сцене - а тем более шансы на блестящий успех за границей -
для начинающей певицы в сильной степени зависит от какой-нибудь связи.
Некоторым удавалось избежать этого, но лишь немногим. Она не переставала
спрашивать себя, должна ли она в угоду господствующей морали оставаться
девственницей. По общепринятому мнению, девушки должны блюсти себя для
того, чтобы потом выйти замуж, но применимо ли это к ней, к артистическому
темпераменту? Ее беспокоила мысль о матери и родных. Она оставалась
добродетельной, но молодость и страстная натура были для нее источником
многих горьких минут. А тут еще появился Юджин.
- Да, это трудный вопрос, - подтвердил он, думая о том, как же она в
конце концов поступит.
Он чувствовал, что ее взгляды на брак самым непосредственным образом
касаются его. Неужели она готова пожертвовать любовью во имя искусства?
- Не вопрос, а целая проблема, - сказала она и направилась к роялю,
чтобы что-нибудь ему спеть.
Под влиянием этого разговора у Юджина создалось впечатление, что
Кристина замышляет какой-то очень серьезный шаг. Какой именно - он не
решался и подумать, но его крайне интересовало, как она разрешит эту
проблему. Ее пренебрежение к условностям поражало Юджина, оно даже его
заставило смотреть на вещи шире. Любопытно, думал он, какого мнения была бы
его сестра Миртл о девушке, которая подобным образом рассуждает о браке, -
в духе, так сказать, "быть или не быть"? И что сказала бы Сильвия?
Интересно было бы знать, многие ли девушки так рассуждают? Большинство
женщин, которых он знал, было как будто последовательнее его в этих
вопросах. Он вспомнил, что спросил однажды Руби, не считает ли она
"незаконную любовь" грехом, и в ответ услышал: "Нет. Некоторые считают, что
это грех, но вовсе не значит, что и я должна так думать". И вот еще одна
девушка, и еще одна теория.
Они и после этого говорили о любви, и Юджин спрашивал себя, почему ей
хочется, чтобы он летом приехал в Флоризель. Не может быть, чтобы она...
Нет, нет, она слишком для этого консервативна. Однако он догадывался, что
она не думает о браке с ним, что сейчас она вообще ни за кого не выйдет
замуж. Очевидно, ей просто хотелось быть любимой, хотя бы недолго.
Наступил май, концертные выступления Кристины кончились, да и уроки
пения не связывали ее больше с Нью-Йорком. В течение зимы она то и дело
уезжала и приезжала - Питтсбург, Буффало, Чикаго, Сент-Пол, - а сейчас,
после года тяжелой работы, вместе с матерью на несколько недель уехала в
Хагерстаун, предполагая потом отправиться в Флоризель.
"Если бы ты был здесь! - писала она Юджину в начале июня. - Месяц
светит к нам в сад, розы в цвету. Какие дивные запахи, какая роса!
Некоторые окна открываются вровень с травой, и я пою, пою, пою!"
Ему хотелось бросить все и помчаться на ее зов, но он воздержался, так
как она сообщала, что через две недели уезжает в горы. У него был заказ на
серию рисунков для одного журнала, его очень торопили, и он решил сначала
закончить работу.
В последних числах июня он отправился в Голубые горы, в южной части
штата Пенсильвания, где был расположен Флоризель. Он, собственно,
рассчитывал на приглашение Чэннингов, но Кристина предупредила его, что
будет безопаснее и удобнее, если он остановится в одном из близлежащих
отелей. Их было несколько на склонах прилегающих гор, причем плата
колебалась от пяти до десяти долларов в день. Хотя это были для него
большие деньги, Юджин все же решил поехать. Ему хотелось увидеть эту
удивительную девушку, узнать, чем объяснялось ее желание быть с ним вместе
в горах.
У него было около восьмисот долларов в сберегательной кассе, и он взял
из них триста на поездку. Он захватил с собой для Кристины изящно
переплетенный экземпляр Вийона, которого она любила, и несколько томиков
новых стихов. Овеянные грустью, они гармонировали с владевшими им в
последнее время настроениями, - в них говорилось о тщете жизни, о ее
неизбывной скорби, хотя и превозносилась ее совершенная красота.
К этому времени Юджин окончательно пришел к заключению, что никакой
загробной жизни нет, что нет ничего, кроме слепой и темной силы, бесцельно
играющей человеком, - тогда как раньше он безотчетно верил в провидение и
задумывался над вопросом, существует ли ад. Книги служили ему проводниками
по торным дорогам и извилистым тропинкам логики и философии. За последнее
время он много читал и учился мыслить. Он одолел "Основные начала" Спенсера
- книгу, которая буквально перевернула все его взгляды и надолго выбила его
из привычной колеи. От Спенсера он вернулся назад - к Марку Аврелию,
Эпиктету, Спинозе и Шопенгауэру, к мудрецам, которые разнесли в прах все
его собственные теории и заставили его задуматься над тем, что же такое
жизнь. После чтения таких книг он долго бродил по улицам, размышляя о
неисповедимых целях природы, о распаде вещества и о том, что человеческие
мысли не более постоянны, чем облака в небе. Философские теории возникают и
исчезают, формы правления приходят и уходят, человеческие расы нарождаются
и вымирают. Однажды он зашел в Музей естественных наук и увидел гигантские
остовы доисторических животных, обитавших на земле, как известно, два, три,
пять миллионов лет назад. Юджин с удивлением думал о тех силах, которые
вызвали их к жизни лишь для того, чтобы потом с такою безучастностью обречь
на вымирание. Природа казалась необычайно расточительной в многообразии
своих творений, но вместе с тем абсолютно равнодушной к сохранению их.
Юджин приходил к выводу, что и сам он всего лишь пустая раковина, слабый
отголосок, гонимый ветром листок, не имеющий в сущности никакого значения,
и это сознание причиняло ему в то время невероятные муки, грозя сокрушить
его эгоизм, подавить всю его гордость мыслящего существа. Он бродил по
городу, ошеломленный, обиженный, расстроенный, словно заблудившийся
ребенок, но мысль его продолжала упорно работать.
А потом на сцене появились Дарвин, Гексли, Тиндаль, Лэббок, целая
плеяда английских мыслителей, которые, подтверждая первоначальные выводы
других философов, открыли ему красоту, закономерность, многообразие форм и
идей в методах природы, и он был зачарован. Он все еще продолжал читать
стихи, а также книги и статьи по естествознанию, но по-прежнему оставался
мрачен. Жизнь все так же казалась ему игрой темных, бесцельно мятущихся
сил.
То, какие выводы он делал из этого для себя, было весьма характерно
для него - человека ярко индивидуалистического склада. Мысль, что красота
расцветает лишь ненадолго, чтобы затем исчезнуть, вызывала в нем грусть.
Мысль, что жизнь длится лишь семьдесят лет, после чего наступает неизбежный
конец, приводила его в ужас. Он и Анджела, думал Юджин, лишь случайные
знакомые, связанные неким избирательным сродством, и им не суждено больше
встретиться в вечности. Он и Кристина, он и Руби, он и кто бы то ни было
другой могли провести вместе всего лишь несколько ярких часов, после чего
наступало великое безмолвие, распад, конец всему. Эти мысли, с одной
стороны, причиняли боль, с другой - вызывали в нем еще более сильное
желание изведать жизнь и любовь, пока он жив. Если бы еще можно было всегда
находить забвение в объятиях любимой!
В таком настроении он добрался до Флоризеля, проведя целую ночь в
дороге, и Кристина, которая и сама временами склонна была поразмышлять и
пофилософствовать, не могла не заметить этого. Она дожидалась его на
станции в собственном изящном маленьком кабриолете, чтобы отправиться
вместе на прогулку.
Кабриолет катился по мягким, покрытым желтой пылью дорогам. Горная
роса еще лежала на земле, и насыщенная влагой пыль не поднималась в воздух.
Зеленые ветви деревьев низко нависали над ними, но за каждым поворотом
открывались очаровательные виды. Юджин целовал Кристину, так как кругом
никого не было, повернув к себе ее лицо и прижимаясь губами к ее губам.
- Счастье, что лошадь такая смирная, не то бы дело кончилось
несчастным случаем. Но почему ты так мрачен? - спросила она.
- Я вовсе не мрачен... А впрочем, возможно... Я в последнее время
много думал, и все больше о тебе.
- И мысль обо мне вызывает у тебя грусть?
- Отчасти да.
- А почему, разрешите узнать, сэр? - спросила она с притворной
строгостью.
- Потому что ты так прекрасна, так очаровательна, а жизнь так коротка.
- И у тебя остается всего пятьдесят лет, чтобы любить меня! -
расхохоталась она. - О Юджин, какой ты еще мальчик! Подожди-ка минуточку, -
добавила она после маленькой паузы и остановила лошадь у придорожных
деревьев. - Подержи, - сказала она, передавая ему вожжи, а когда он взял
их, она обвила руками его шею и воскликнула: - Глупенький! Я люблю тебя!
Люблю! Люблю! Я еще никогда такого, как ты, не встречала. Ну, это тебя
немножечко утешит? - закончила она, с улыбкой заглядывая ему в глаза.
- Да, - ответил он. - Но не совсем. Семьдесят лет жизни - меня никак
не удовлетворяет. Для такой жизни, как сейчас, мало целой вечности.
- Да, как сейчас, - взяв из его рук вожжи, словно эхо, повторила она,
так как и сама прониклась его чувствами и мечтой о вечной молодости и
вечной красоте - обо всем том, что, увы, живет лишь миг и обречено на
быстрое увядание.
Сканирование и проверка текста : HarryFan, 20 March 2001
Теодор Драйзер "Гений" - полный текст романа |
|