на сайте dreiser1871.narod.ru

Теодор Драйзер "Гений"
(полный текст)


"Юность"

	                                 
	              

“Мне больше всего нравится “Гений”. Я вложил в него большую часть самого себя ”

Т. Драйзер


                                                                   ГЛАВА XXIII
                 
   По  мере  того  как весна близилась к концу, в Юджине все больше крепла
мысль   не  ехать  снова  к  Анджеле,  а  отправиться  в  горы,  куда-нибудь
неподалеку  от  дачи  Кристины.  Под  действием напряженной, волнующей жизни
столицы  образ  Анджелы  несколько  потускнел в его душе. Воспоминания о ней
оставались  все  такими же восхитительными, - они по-прежнему были исполнены
красоты,  -  но  понемногу  Юджином  начали  овладевать  сомнения. Блестящее
нью-йоркское  общество  состоит  из  людей  иного  типа; Анджела прелестна и
мила, но будет ли она здесь на своем месте?
     Тем  временем  Мириэм  Финч  -  этот  утонченный  эклектик - продолжала
воспитывать  Юджина.  Она вполне могла бы заменить ему школу. Он сидел у нее
и  слушал  ее  рассказы  о  той  или  иной пьесе, ее суждения о той или иной
книге,   ее  мнение  по  тому  или  иному  модному  философскому  вопросу  и
чувствовал,  что  растет не по дням, а по часам. Она знала множество людей и
всегда  могла  сказать,  куда  следует  пойти,  чтобы  увидеть  то,  что его
интересовало.  Не  было  ни  одной  выдающейся  личности - оратора, которого
стоило  бы  послушать, или нового актера, - о которой у нее не было бы самых
исчерпывающих сведений.
     - А  знаете,  Юджин,  -  восклицала  она,  увидев его, - вам непременно
нужно пойти посмотреть Хейдена Бойда в пьесе "Клеймо"!
     Или:
     - Вам следует посмотреть Эльмину Деминг в ее новых танцах.
     Или:
     - Не  забудьте  взглянуть  на картины Уинслоу Хомера - они выставлены у
Нэдлера.
     И  мисс  Финч  самым подробным образом объясняла ему, почему она хочет,
чтобы  он видел то или иное, и что, по ее мнению, это может ему дать. Она не
скрывала,  что  считает его гением, и всегда требовала, чтобы он рассказывал
ей,  над  чем  работает.  Когда в печати появлялась какая-нибудь удачная его
работа,  она  спешила  высказать  ему  свою похвалу. У Юджина нередко бывало
такое  чувство,  словно  он  владеет  и  ее  комнатой и ею самой, словно ему
принадлежит  все, что у нее есть, - ее мысли, ее друзья, ее переживания. Все
это  было  полностью к его услугам, сидел ли он у ее ног или шел куда-нибудь
вместе  с  нею.  С  наступлением весны она с удовольствием стала совершать с
ним прогулки, прислушиваясь к тому, что он говорил о природе и жизни.
     - Замечательно! - восклицала она. - Почему бы вам не написать это?
     Или:
     - Почему бы вам не зарисовать это?
     Он  показал  ей  некоторые  свои  стихи,  и  она тотчас переписала их и
вклеила  в  альбом,  который  называла  своим собранием шедевров. Так она не
переставала баловать его.
     С  другой  стороны, и Кристина доставляла ему не меньше радости. Она не
уставала   говорить   Юджину,  какого  она  высокого  мнения  о  нем,  каким
интересным его считает.
     - Вы  такой  большой,  такой  умный,  - говорила она ему как-то, крепко
сжав  его  руки  и  ласково  заглядывая  в  глаза.  - И мне нравится, как вы
причесываетесь. Вы во всех отношениях такой, каким должен быть художник.
     - Вы  изобрели  легкий способ испортить меня, - отвечал он. - Позвольте
лучше сказать вам, как вы прелестны. Хотите, скажу?
     - М-м-м, - с улыбкой протянула она, отрицательно качая головой.
     - Подождите,  пока  мы  очутимся  в  горах.  Там  я  вам  скажу, - и он
запечатлел   на   ее  губах  такой  долгий  поцелуй,  что  девушка  чуть  не
задохнулась.
     - Боже, какой вы сильный! - воскликнула она. - Вы точно из стали...
     - А вы как большая алая роза. Поцелуйте меня.
     Кристина  научила  его  разбираться  в  музыке  и познакомила с именами
крупнейших  исполнителей. Он приобрел кое-какое понятие о разных ее жанрах -
оперном,  симфоническом,  камерном.  Он  познакомился  с  различными формами
музыкального  творчества,  с  терминологией,  с  тайной  голосовых связок, с
методами  вокального  обучения.  Он  узнал,  каких  интриг  полна эта среда,
какого  мнения  крупнейшие музыкальные авторитеты о том или ином композиторе
или  певце.  Он  понял, как трудно пробить себе дорогу в оперном мире, какая
жестокая   идет  там  борьба,  как  быстро  публика  готова  отвернуться  от
заходящей  звезды.  Кристина  ко  всему относилась с такой беспечностью, что
Юджин  готов  был  полюбить  ее  за  одну эту отвагу. Она была так умна, так
добродушна.
     - Если   хочешь   быть   хорошей   певицей,   приходится   от   многого
отказываться,  -  сказала она однажды Юджину. - Нельзя жить обычной жизнью и
оставаться верной искусству.
     - Я  не  совсем  понимаю вас, Крисси, - сказал он, нежно гладя ее руку,
так как они были одни.
     - Очень  просто.  Нельзя  выходить  замуж  и иметь детей, нельзя играть
заметную  роль  в  обществе.  Я знаю, что некоторые певицы выходят замуж, но
мне  кажется,  что  это  ошибка.  Большинство артисток, связанных семьей, не
слишком преуспевает, насколько мне известно.
     - И  вы  что  же,  не  собираетесь  выходить  замуж? - полюбопытствовал
Юджин.
     - Не  знаю,  - ответила она, догадываясь, к чему он клонит, - во всяком
случае,  я  бы  очень  и  очень  подумала.  Да  и  вообще положение артистки
дьявольски трудное. Ей над многим приходится задумываться.
     - Например?
     - Ну,  скажем,  над  тем,  что  скажут  о  ней  люди и семья, и еще над
многим.  Для нас, служителей сцены, следовало бы изобрести третий пол, вроде
как у пчел.
     Юджин  улыбнулся.  Он тоже догадывался, к чему она клонит. Но он не мог
знать,   что   Кристина   не   впервые  пытается  разрешить  конфликт  между
добродетельной  жизнью  и  стремлением  к  успеху в искусстве. Она не хотела
усложнять  браком  свою  карьеру  артистки.  Она  знала почти наверняка, что
успех  на оперной сцене - а тем более шансы на блестящий успех за границей -
для  начинающей  певицы  в  сильной  степени  зависит от какой-нибудь связи.
Некоторым  удавалось  избежать  этого,  но лишь немногим. Она не переставала
спрашивать  себя,  должна  ли  она  в угоду господствующей морали оставаться
девственницей.  По  общепринятому  мнению,  девушки  должны  блюсти себя для
того,  чтобы  потом выйти замуж, но применимо ли это к ней, к артистическому
темпераменту?  Ее  беспокоила  мысль  о  матери  и  родных.  Она  оставалась
добродетельной,  но  молодость  и  страстная  натура были для нее источником
многих горьких минут. А тут еще появился Юджин.
     - Да,  это  трудный  вопрос, - подтвердил он, думая о том, как же она в
конце концов поступит.
     Он  чувствовал,  что  ее взгляды на брак самым непосредственным образом
касаются его. Неужели она готова пожертвовать любовью во имя искусства?
     - Не  вопрос,  а  целая  проблема, - сказала она и направилась к роялю,
чтобы что-нибудь ему спеть.
     Под  влиянием  этого  разговора  у  Юджина  создалось  впечатление, что
Кристина  замышляет  какой-то  очень  серьезный  шаг.  Какой  именно - он не
решался  и  подумать,  но  его  крайне  интересовало,  как  она разрешит эту
проблему.  Ее  пренебрежение  к  условностям  поражало  Юджина, оно даже его
заставило  смотреть на вещи шире. Любопытно, думал он, какого мнения была бы
его  сестра  Миртл о девушке, которая подобным образом рассуждает о браке, -
в  духе,  так  сказать,  "быть  или  не  быть"?  И  что  сказала бы Сильвия?
Интересно  было  бы  знать,  многие  ли  девушки так рассуждают? Большинство
женщин,  которых  он  знал,  было  как  будто  последовательнее  его  в этих
вопросах.  Он  вспомнил,  что  спросил  однажды  Руби,  не  считает  ли  она
"незаконную  любовь" грехом, и в ответ услышал: "Нет. Некоторые считают, что
это  грех,  но  вовсе  не значит, что и я должна так думать". И вот еще одна
девушка, и еще одна теория.
     Они  и  после этого говорили о любви, и Юджин спрашивал себя, почему ей
хочется,  чтобы  он  летом  приехал в Флоризель. Не может быть, чтобы она...
Нет,  нет,  она  слишком для этого консервативна. Однако он догадывался, что
она  не  думает  о  браке  с ним, что сейчас она вообще ни за кого не выйдет
замуж. Очевидно, ей просто хотелось быть любимой, хотя бы недолго.
     Наступил  май,  концертные  выступления  Кристины кончились, да и уроки
пения  не  связывали  ее  больше  с Нью-Йорком. В течение зимы она то и дело
уезжала  и  приезжала  -  Питтсбург,  Буффало, Чикаго, Сент-Пол, - а сейчас,
после  года  тяжелой  работы,  вместе с матерью на несколько недель уехала в
Хагерстаун, предполагая потом отправиться в Флоризель.
     "Если  бы  ты  был  здесь!  -  писала она Юджину в начале июня. - Месяц
светит  к  нам  в  сад,  розы  в  цвету.  Какие  дивные  запахи, какая роса!
Некоторые окна открываются вровень с травой, и я пою, пою, пою!"
     Ему  хотелось бросить все и помчаться на ее зов, но он воздержался, так
как  она  сообщала, что через две недели уезжает в горы. У него был заказ на
серию  рисунков  для  одного журнала, его очень торопили, и он решил сначала
закончить работу.
     В  последних  числах  июня  он отправился в Голубые горы, в южной части
штата   Пенсильвания,   где   был   расположен  Флоризель.  Он,  собственно,
рассчитывал  на  приглашение  Чэннингов,  но  Кристина предупредила его, что
будет  безопаснее  и  удобнее,  если  он  остановится в одном из близлежащих
отелей.   Их  было  несколько  на  склонах  прилегающих  гор,  причем  плата
колебалась  от  пяти  до  десяти  долларов  в  день.  Хотя это были для него
большие  деньги,  Юджин  все  же  решил  поехать.  Ему  хотелось увидеть эту
удивительную  девушку,  узнать, чем объяснялось ее желание быть с ним вместе
в горах.
     У  него было около восьмисот долларов в сберегательной кассе, и он взял
из  них  триста  на  поездку.  Он  захватил  с  собой  для  Кристины  изящно
переплетенный  экземпляр  Вийона,  которого  она любила, и несколько томиков
новых  стихов.  Овеянные  грустью,  они  гармонировали  с  владевшими  им  в
последнее  время  настроениями,  -  в  них  говорилось  о  тщете жизни, о ее
неизбывной скорби, хотя и превозносилась ее совершенная красота.
     К  этому  времени  Юджин  окончательно пришел к заключению, что никакой
загробной  жизни  нет, что нет ничего, кроме слепой и темной силы, бесцельно
играющей  человеком,  -  тогда как раньше он безотчетно верил в провидение и
задумывался  над  вопросом, существует ли ад. Книги служили ему проводниками
по  торным  дорогам  и извилистым тропинкам логики и философии. За последнее
время  он много читал и учился мыслить. Он одолел "Основные начала" Спенсера
-  книгу, которая буквально перевернула все его взгляды и надолго выбила его
из  привычной  колеи.  От  Спенсера  он  вернулся  назад  - к Марку Аврелию,
Эпиктету,  Спинозе  и  Шопенгауэру,  к мудрецам, которые разнесли в прах все
его  собственные  теории  и  заставили  его задуматься над тем, что же такое
жизнь.  После  чтения  таких  книг  он  долго  бродил по улицам, размышляя о
неисповедимых  целях  природы,  о распаде вещества и о том, что человеческие
мысли  не более постоянны, чем облака в небе. Философские теории возникают и
исчезают,  формы  правления приходят и уходят, человеческие расы нарождаются
и  вымирают.  Однажды он зашел в Музей естественных наук и увидел гигантские
остовы  доисторических животных, обитавших на земле, как известно, два, три,
пять  миллионов  лет  назад.  Юджин  с удивлением думал о тех силах, которые
вызвали  их к жизни лишь для того, чтобы потом с такою безучастностью обречь
на  вымирание.  Природа  казалась  необычайно  расточительной в многообразии
своих  творений,  но  вместе  с  тем  абсолютно равнодушной к сохранению их.
Юджин  приходил  к  выводу,  что и сам он всего лишь пустая раковина, слабый
отголосок,  гонимый  ветром листок, не имеющий в сущности никакого значения,
и  это  сознание  причиняло ему в то время невероятные муки, грозя сокрушить
его  эгоизм,  подавить  всю  его  гордость  мыслящего существа. Он бродил по
городу,   ошеломленный,   обиженный,   расстроенный,   словно  заблудившийся
ребенок, но мысль его продолжала упорно работать.
     А  потом  на  сцене  появились  Дарвин,  Гексли, Тиндаль, Лэббок, целая
плеяда  английских  мыслителей,  которые,  подтверждая первоначальные выводы
других  философов,  открыли ему красоту, закономерность, многообразие форм и
идей  в  методах  природы,  и  он был зачарован. Он все еще продолжал читать
стихи,  а  также  книги и статьи по естествознанию, но по-прежнему оставался
мрачен.  Жизнь  все  так  же  казалась ему игрой темных, бесцельно мятущихся
сил.
     То,  какие  выводы  он  делал из этого для себя, было весьма характерно
для  него  -  человека ярко индивидуалистического склада. Мысль, что красота
расцветает  лишь  ненадолго,  чтобы  затем исчезнуть, вызывала в нем грусть.
Мысль,  что жизнь длится лишь семьдесят лет, после чего наступает неизбежный
конец,  приводила  его  в  ужас.  Он  и Анджела, думал Юджин, лишь случайные
знакомые,  связанные  неким  избирательным сродством, и им не суждено больше
встретиться  в  вечности.  Он  и Кристина, он и Руби, он и кто бы то ни было
другой  могли  провести  вместе всего лишь несколько ярких часов, после чего
наступало  великое  безмолвие,  распад,  конец  всему.  Эти  мысли,  с одной
стороны,  причиняли  боль,  с  другой  -  вызывали  в  нем еще более сильное
желание  изведать жизнь и любовь, пока он жив. Если бы еще можно было всегда
находить забвение в объятиях любимой!
     В  таком  настроении  он  добрался  до  Флоризеля, проведя целую ночь в
дороге,  и  Кристина,  которая  и сама временами склонна была поразмышлять и
пофилософствовать,  не  могла  не  заметить  этого.  Она  дожидалась  его на
станции  в  собственном  изящном  маленьком  кабриолете,  чтобы  отправиться
вместе на прогулку.
     Кабриолет  катился  по  мягким,  покрытым  желтой пылью дорогам. Горная
роса  еще лежала на земле, и насыщенная влагой пыль не поднималась в воздух.
Зеленые  ветви  деревьев  низко  нависали  над  ними, но за каждым поворотом
открывались  очаровательные  виды.  Юджин  целовал  Кристину, так как кругом
никого не было, повернув к себе ее лицо и прижимаясь губами к ее губам.
     - Счастье,   что   лошадь  такая  смирная,  не  то  бы  дело  кончилось
несчастным случаем. Но почему ты так мрачен? - спросила она.
     - Я  вовсе  не  мрачен...  А  впрочем,  возможно... Я в последнее время
много думал, и все больше о тебе.
     - И мысль обо мне вызывает у тебя грусть?
     - Отчасти да.
     - А  почему,  разрешите  узнать,  сэр?  -  спросила  она  с  притворной
строгостью.
     - Потому что ты так прекрасна, так очаровательна, а жизнь так коротка.
     - И  у  тебя  остается  всего  пятьдесят  лет,  чтобы  любить  меня!  -
расхохоталась  она. - О Юджин, какой ты еще мальчик! Подожди-ка минуточку, -
добавила  она  после  маленькой  паузы  и  остановила  лошадь  у придорожных
деревьев.  -  Подержи,  -  сказала она, передавая ему вожжи, а когда он взял
их,  она  обвила  руками  его шею и воскликнула: - Глупенький! Я люблю тебя!
Люблю!  Люблю!  Я  еще  никогда  такого,  как ты, не встречала. Ну, это тебя
немножечко утешит? - закончила она, с улыбкой заглядывая ему в глаза.
     - Да,  -  ответил  он. - Но не совсем. Семьдесят лет жизни - меня никак
не удовлетворяет. Для такой жизни, как сейчас, мало целой вечности.
     - Да,  как  сейчас, - взяв из его рук вожжи, словно эхо, повторила она,
так  как  и  сама  прониклась  его  чувствами  и мечтой о вечной молодости и
вечной  красоте  -  обо  всем  том,  что,  увы, живет лишь миг и обречено на
быстрое увядание.

                      

Сканирование и проверка текста : HarryFan, 20 March 2001
Подготовка к WEB-публикации: Корнейчук Дмитрий, 2004 год

 

Теодор Драйзер "Гений" - полный текст романа


@Mail.ru