Глава  35 : ВОСПОМИНАНИЕ    ( Книга 3 )                                           

   Летний вечер, сумерки.

   И торговый центр Сан-Франциско - высокие здания, высокие серые стены  в

вечерней мгле.

   И на широкой улице к югу от Маркет-стрит, теперь почти  затихшей  после

шумного  дня,  -  группа  в  пять  человек:   мужчина   лет   шестидесяти,

коротенький, толстый, но с застывшим лицом и поблекшими, тусклыми  глазами

мертвеца - весьма невзрачная и усталая личность; густая грива седых  волос

выбивается из-под старой круглой фетровой  шляпы;  на  ремне,  перекинутом

через  плечо,  небольшой  органчик,  какими  обычно   пользуются   уличные

проповедники и певцы. С ним женщина, всего лет на пять моложе, повыше,  не

такая полная, но крепко сбитая, с белыми как снег волосами, вся в черном с

головы  до  пят  -  черное  платье,  шляпа,  башмаки.  Ее   широкое   лицо

выразительнее, чем лицо мужа, но глубоко  изборождено  следами  невзгод  и

страданий. Рядом, держа в руках Библию и несколько книжечек псалмов,  идет

мальчик лет семи-восьми, не больше, бойкий, глазастый, не  слишком  хорошо

одетый, но живой и грациозный; как видно,  он  очень  привязан  к  пожилой

женщине и старается держаться поближе  к  ней.  Вслед  за  ними,  но  чуть

поодаль идут увядшая, бесцветная женщина лет двадцати семи и другая -  лет

пятидесяти, очень похожие друг на друга - очевидно, мать и дочь.

   Жарко, но в воздухе чувствуется приятная  истома  тихоокеанского  лета.

Дойдя до угла Маркет-стрит, большой  и  оживленной  улицы,  по  которой  в

противоположных направлениях снует множество автомобилей и  трамваев,  эти

люди задержались, ожидая знака полисмена на перекрестке.

   - Стань поближе ко мне, Рассел, - сказала  старшая  женщина.  -  Дай-ка

руку.

   - Мне кажется, движение здесь возрастает с каждым днем, -  тихо  и  без

выражения произнес ее муж.

   Дребезжали трамвайные звонки, фыркали и гудели автомобили. Но маленькая

группа казалась равнодушной ко всему и только старалась  поскорее  перейти

улицу.

   - Уличные проповедники, - заметил, проходя мимо, банковский клерк своей

приятельнице-кассирше.

   - Да, я встречаю их здесь чуть не каждую среду.

   - Ну, по-моему, совсем не дело таскать  такого  малыша  по  улицам.  Он

слишком мал для этого, правда, Элла?

   - По-моему, тоже. Не хотела бы я, чтобы мой братишка  занимался  такими

вещами. Что это за жизнь для ребенка? - поддержала Элла.

   Перейдя улицу и  дойдя  до  следующего  перекрестка,  маленькая  группа

остановилась и осмотрелась, словно достигнув своей цели; мужчина  поставил

органчик на землю, открыл его и поднял небольшой пюпитр. Тем временем  его

жена взяла из рук внука Библию и книжечки псалмов, передала Библию и  одну

из книжечек мужу, другую поставила на пюпитр, еще  одну  оставила  себе  и

дала по книжечке всем остальным. Муж огляделся  рассеянно,  но  все  же  с

напускной уверенностью и провозгласил:

   - Сегодня мы начнем с двести семьдесят шестого  псалма:  "Сколь  крепка

твердыня". Мисс Шуф, прошу вас.

   И младшая из женщин, очень худая, иссохшая, угловатая и  некрасивая,  -

судьба ничем не одарила ее, - уселась на желтом складном стуле и, пробежав

пальцами по клавишам и перелистав ноты,  заиграла  названный  псалом;  все

запели.

   Тем временем расходившиеся по домам люди разных профессий и  положений,

заметив маленькую группу, так удобно расположившуюся  близ  главной  улицы

города,  нерешительно  замедляли  шаг   и   искоса   оглядывали   ее   или

приостанавливались,  чтобы  узнать,  что  происходит.  И  пока  те   пели,

безличная и  безучастная  уличная  толпа  с  недоумением  глазела  на  эту

невзрачную горсточку чудаков,  возвысивших  свой  голос  против  всеобщего

скептицизма  и  равнодушия.  Этот  седой,  жалкий  и  никчемный  старик  в

поношенном мешковатом синем костюме, эта сильная, но грубоватая и  усталая

женщина с совершенно белыми волосами, этот свежий, чистый, неиспорченный и

наивный мальчуган... он-то здесь зачем?  И  еще  эта  бесцветная  и  тощая

старая дева и ее мать, такая же тощая, с растерянным взглядом...  Из  всей

этой группы в одной только седовласой женщине прохожие могли почувствовать

силу  и  решительность,  которые,  как  бы  ни  были  они  слепы  и  ложно

направлены, способствуют если не успеху в жизни, то самосохранению. В  ней

больше, чем в ком-либо из  остальных,  видна  была  убежденность,  хотя  и

невежественная, но все же вызывающая уважение. Она стояла с книгой псалмов

в опущенной руке, устремив взгляд в пространство, - и многие из  тех,  кто

замешкался здесь, глядя на нее, говорили себе, каждый на  свой  лад:  "Да,

вот кто, при всех своих недостатках, наверно, стремится делать только  то,

во что верит". Упрямая, непреклонная вера  в  мудрость  и  милосердие  той

высшей,  могущественной  и  бдительной  силы,  которую  она   прославляла,

запечатлелась в каждой черте ее лица, в каждом движении.

   Когда псалом был пропет, жена  прочитала  длинную  молитву;  потом  муж

произнес проповедь, а остальные засвидетельствовали все, что было  содеяно

господом для каждого из них. Затем книжки были собраны, орган закрыт,  муж

перекинул его на ремне через плечо, и они пустились в обратный путь.

   - Прекрасный вечер. Кажется, публика была несколько  внимательнее,  чем

обычно, - заговорил муж.

   - О да, - подхватила женщина, игравшая на органе.  -  По  меньшей  мере

одиннадцать человек взяли брошюрки. И один старый джентльмен спросил меня,

где помещается миссия и когда у нас бывает служба.

   - Хвала господу! - заключил старик.

   И вот наконец сама  миссия  -  "Звезда  упования.  Миссия  диссидентов.

Молитвенные собрания по средам и субботам от 8  до  10  часов  вечера;  по

воскресеньям в 11, 3 и 8 часов. Двери открыты для всех". Под этой надписью

на каждом окне другая: "Бог есть любовь", - а еще ниже помельче:  "Сколько

времени ты не писал своей матери?"

   - Дай монетку, бабушка! Я сбегаю  на  угол  за  мороженым!  -  попросил

мальчик.

   - Хорошо, Рассел. Только сейчас же возвращайся, слышишь?

   - Ну конечно, бабушка! Не беспокойся!

   Он  схватил  десятицентовую  монетку,  которую  бабушка   извлекла   из

глубочайшего кармана юбки, и бегом пустился к мороженщику.

   Ее дорогой мальчик. Свет и радость ее на склоне лет.  Она  должна  быть

добра к нему, снисходительна, не слишком строга, как, может быть, она была

к... С нежностью и чуть рассеянно смотрела она вслед убегавшему  мальчику.

"Ради него".

   И вся маленькая группа, кроме Рассела, вошла в невзрачную желтую  дверь

и скрылась.

Сканирование и редактирование текста:  HarryFan, 20 March 2001