Глава  33    ( Книга 2)                    

   Роберта скоро  убедилась,  что  ее  предчувствия  и  опасения  не  были

напрасными. Точно так же, как и прежде, Клайд в последнюю  минуту  отменял

свои обещания или просто не являлся в назначенный день, не предупредив ее,

а потом, по обыкновению, уверял, что не виноват  и  никак  не  мог  иначе.

Порой она жаловалась и упрекала его, а иногда только молчаливо и сдержанно

тосковала, - но этим уже ничего нельзя было изменить  и  исправить.  Клайд

был теперь отчаянно влюблен в Сондру, и, что бы ни делала  Роберта,  ничто

не могло повлиять на него, тронуть его. Сондра была слишком очаровательна!

   И, однако, Роберта каждый день проводила долгие рабочие  часы  в  одной

комнате с Клайдом, а потому он не мог не чувствовать, какие  мысли  гнетут

ее, - печальные, мрачные, безнадежные мысли.  По  временам  он,  казалось,

слышал их  с  такой  мучительной  ясностью,  точно  это  были  жалобные  и

обвиняющие голоса. И тогда  невольно  -  просто  чтобы  утешить  ее  -  он

говорил, что хотел бы провести с нею вечер и зайдет к ней, если она  будет

дома. А она была в таком смятении и все еще так любила его, что  не  могла

противиться искушению видеть его у себя. Когда же Клайд  приходил  к  ней,

воспоминания прошлого и даже сама эта комната содействовали новой  вспышке

прежнего чувства.

   Однако Клайд, безумно - наперекор всем реальным условиям -  надеясь  на

какое-то  светлое  будущее,  сильнее  чем  когда-либо,  опасался,  как  бы

нынешние отношения  с  Робертой  ему  не  повредили.  Что,  если  об  этом

как-нибудь узнает Сондра? Тогда все  погибло!  Или  вдруг  Роберте  станет

известно о его увлечении Сондрой, и  она  в  порыве  обиды  и  негодования

разоблачит его... Ведь после Нового  года  он  очень  часто  по  утрам  на

фабрике  говорил  Роберте,  что  неожиданное  приглашение  от   Грифитсов,

Гарриэтов или других светских знакомых помешает ему прийти к ней  вечером,

хотя и обещал ей это днем или двумя раньше. И потом, уже три  раза  бывало

так, что Сондра заезжала за ним в  своем  автомобиле,  и  он  исчезал,  ни

словом не предупредив Роберту, надеясь,  что  до  следующего  утра  сумеет

придумать какое-нибудь оправдание и этим все загладит.

   То  была  ненормальная,  хотя  и  не  столь  беспримерная,  как   может

показаться, смесь тяготения и неприязни; и в  конце  концов  Клайд  решил:

будь что будет, он должен как-то разорвать эти узы, даже если это окажется

для Роберты смертельным ударом (что ему до того? Он никогда не  обещал  на

ней жениться!). Он должен порвать с нею, даже рискуя своим  положением  на

фабрике, если Роберта не согласится безропотно его отпустить. Но временами

он казался самому себе коварным, бесстыдным и жестоким соблазнителем: ведь

он обманул девушку, которая сама никогда не подумала бы о сближении с ним.

И так странны капризы сладострастия: именно благодаря этому  настроению  -

вопреки лжи, уверткам, невниманию, нарушенным обещаниям  и  несостоявшимся

встречам - вновь сбывалось наложенное на Адама и его потомке  в  адское  -

или небесное - заклятие: "И будет к жене твоей влечение твое".

   Надо еще заметить,  что  гак  как  Роберта  и  Клайд  были  неопытны  и

несведущи, они пользовались только самыми простыми и неудовлетворительными

противозачаточными средствами.  И  вот  странное  совпадение:  в  середине

февраля Клайд, видя все большую благосклонность Сондры,  почти  уже  решил

раз и навсегда положить конец не только  физической  связи,  но  и  вообще

всяким отношениям с Робертой; в это  же  время  и  она  тоже  начала  ясно

понимать, что, хотя Клайд еще  колеблется,  а  сама  она  по-прежнему  его

любит, все попытки удержать его тщетны, и, быть может,  для  ее  гордости,

если не для душевного спокойствия, ей лучше уехать, найти  другую  работу,

которая давала  бы  возможность  жить  и  немного  помогать  родным,  -  и

постараться забыть Клайда. Но, к ее отчаянию и ужасу, вышло иначе. Однажды

утром, когда она пришла на фабрику, ее лицо выражало сомнения и страхи еще

более тяжкие и мучительные, чем те, что одолевали ее до сих пор.  Вдобавок

к горьким мыслям о том,  что  Клайд  к  ней  охладел,  ее  вдруг  потрясло

страшное подозрение: даже уехать теперь не удастся! Оба они  были  слишком

нерешительны и сентиментальны, и она не могла побороть своей любви к нему,

- и вот теперь, когда это было наименее  желательно  для  них  обоих,  она

забеременела.

   С тех пор как она уступила обольщениям Клайда, она всегда считала дни и

радовалась, убеждаясь, что все благополучно. Но теперь  прошло  уже  сорок

восемь часов после точно высчитанного срока - и ничего! А Клайд уже четыре

дня не приходил к ней и на фабрике вел себя сдержаннее и равнодушнее,  чем

когда-либо.

   А теперь - это!

   У нее нет никого, кроме Клайда, ей не к кому больше  обратиться.  А  он

стал таким чужим и равнодушным.

   Роберту охватил страх, она чувствовала, что, поможет ли  ей  Клайд  или

нет, нелегко будет выйти из такого трудного и опасного  положения,  и  она

представила себе дом, мать, родных и знакомых - что они подумают,  если  с

нею случится такое! Что скажут люди? Это приводило ее  в  безмерный  ужас.

Клеймо преступной связи! Позор незаконного рождения для ребенка!

   Как трудно приходится женщине, - всегда думала она, слушая  рассказы  о

жизни и браке, об  изменах  и  несчастьях,  выпадавших  на  долю  девушек,

которые уступали мужчинам и бывали потом покинуты, -  трудно,  даже  когда

женщина замужем и находит поддержку в муже,  в  его  любви  -  так  любит,

например, ее зять Гейбл Агнессу, и, конечно,  так  ее  отец  прежде  любил

мать, а Клайд - ее, в те времена, когда он пылко клялся ей в любви.

   Но теперь... теперь!

   Однако что бы ни думала она о  его  прежних  или  теперешних  чувствах,

медлить было нельзя. Как бы ни  изменились  их  отношения,  он  должен  ей

помочь. Она не знает, что  делать,  куда  обратиться.  А  Клайд,  наверно,

знает. Во  всяком  случае,  он  когда-то  сказал,  что  поможет  ей,  если

что-нибудь случится. Сначала она пробовала утешать себя, что, может  быть,

ее страхи преувеличены и все еще окончится благополучно,  но  когда  и  на

третий день эти надежды  не  оправдались,  ее  охватил  невыразимый  ужас.

Остатки мужества покинули ее. Если он теперь не придет ей на  помощь,  она

будет совсем одинока, а ей необходима поддержка, совет - добрый, дружеский

совет. О, Клайд, Клайд! Если бы только он не был  так  равнодушен!  Он  не

должен быть таким! Что-то нужно сделать - немедленно, сейчас же,  иначе...

Боже, какой это будет ужас!

   Между четырьмя и  пятью  часами  она  прервала  работу  и  бросилась  в

гардеробную. Там она поспешно нацарапала истерическую записку:

   "Клайд, я должна  видеть  тебя  вечером  непременно,  _непременно_.  Ты

должен прийти. Мне надо сказать тебе кое-что.  Пожалуйста,  приходи  сразу

после работы или давай встретимся где-нибудь. Я ни на что не сержусь и  не

обижаюсь. Но мне необходимо видеть тебя сегодня,  необходимо.  Пожалуйста,

ответь сейчас же, где мы встретимся".

   И Клайд, читая эту записку, тотчас почувствовал  в  ней  что-то  новое,

странное и пугающее; он сразу оглянулся через плечо на Роберту  и,  увидев

ее бледное, осунувшееся лицо, дал знак, что встретится с нею. По  ее  лицу

он понял, что она хочет сказать ему  нечто  чрезвычайно  важное,  -  иначе

откуда это волнение и тревога? Правда, он с  беспокойством  вспомнил,  что

его пригласили в этот вечер обедать у Старков. Но  все-таки  нужно  сперва

повидаться с Робертой. Однако что же  случилось?  Может  быть,  кто-нибудь

умер или заболел? Какое-нибудь несчастье с ее матерью или с отцом, братом,

сестрой?

   В  половине  шестого  он  отправился  в  условленное  место,   стараясь

догадаться, почему Роберта так бледна и встревожена. И в то  же  время  он

говорил себе, что его  мечты,  связанные  с  Сондрой,  по-видимому,  могут

осуществиться, а  потому  он  не  должен  запутываться,  проявляя  слишком

большое сочувствие к Роберте: ему следует сохранить  свою  новую  позицию,

держаться на известном расстоянии, - пусть она поймет, что он относится  к

ней не так, как прежде. К шести часам он пришел на место свидания и застал

там Роберту, которая печально стояла в  тени,  прислонясь  к  дереву.  Она

казалась подавленной, охваченной отчаянием.

   - В чем дело, Берта? Тебя что-то напугало? Что случилось?

   Она так явно  нуждалась  в  помощи,  что  даже  его  гаснувшее  чувство

несколько ожило.

   - Ах, Клайд, - сказала она наконец, - я просто не  знаю,  как  сказать!

Такой ужас, если это правда...

   Уже  в  самом  ее  голосе,  напряженном  и  тихом,  ясно  чувствовались

неуверенность и тоска.

   - Но что  такое,  Берта?  Почему  ты  не  говоришь?  -  повторял  Клайд

настойчиво и все же осторожно, стараясь сохранить независимый и  уверенный

вид (это ему не совсем удавалось). - Что  произошло?  Из-за  чего  ты  так

взволновалась? Ты вся дрожишь.

   Еще никогда в жизни он не оказывался в подобном положении и потому даже

теперь не догадывался, в чем несчастье Роберты. Притом он  уже  охладел  к

ней, ему было неловко за свое  недавнее  поведение,  и  он  не  знал,  как

держать себя теперь, когда с Робертой явно случилось что-то  неладное.  Он

был все же слишком чувствителен к правилам морали и приличий -  и  не  мог

поступить  с  нею  бесчестно,  даже  если  этого   требовали   его   самые

честолюбивые стремления, не ощутив при этом некоторого, сожаления или хотя

бы стыда. Вдобавок он боялся из-за всего этого опоздать на обед к  Старкам

и не умел скрыть, как ему не терпится уйти. Это не ускользнуло от Роберты.

   - Помнишь,  Клайд,  -  начала  она  серьезно  и  решительно:  трудность

положения делала ее смелее и настойчивее. - Ты говорил, что если  со  мной

случится несчастье, ты мне поможешь.

   Клайд вспомнил о недавних редких  и,  как  видел  теперь,  безрассудных

свиданиях с Робертой, когда какие-то остатки чувства и взаимного  влечения

снова приводили его к случайной и, конечно, неразумной физической близости

с нею, - и сразу понял, в чем дело. Если  это  правда,  перед  ним  встает

очень нелегкая задача; он сам виноват, что все так  запуталось,  и  теперь

нужно  действовать  быстро  и  решительно,  иначе  возникнет  еще   худшая

опасность. И тут же в нем властно заговорило лишь недавно  родившееся,  но

неодолимое равнодушие к Роберте, он чуть не заподозрил, что все это просто

хитрость, выдумка: она чувствует,  что  он  ее  разлюбил,  и  хочет  всеми

правдами и неправдами удержать его, воскресить  его  любовь...  Однако  он

быстро  отверг  эту  мысль:  слишком  подавленной  и  несчастной  казалась

Роберта. Ему смутно представилось, какую катастрофу означало бы  для  него

подобное осложнение, и тревога заглушила его досаду.

   - Но почему ты так думаешь? - воскликнул он.  -  Разве  ты  уже  можешь

знать наверняка? Может быть, завтра все будет в порядке.

   Но в голосе его вовсе не было уверенности.

   - Нет, не думаю, Клайд. Мне очень хотелось бы, чтобы все уладилось.  Но

прошло уже два дня, раньше так никогда не бывало.

   Роберта сказала это  с  таким  глубоким  отчаянием,  что  Клайд  тотчас

отказался от мысли, будто она хитрит и притворяется.  Но  он  все  еще  не

решался взглянуть в лицо случившемуся и потому прибавил:

   - Ну, это еще, пожалуй,  ничего  не  значит.  Опоздание  может  быть  и

больше, чем на два дня, - разве нет?

   Его тон так явно изобличал  неуверенность  и  совершенную  неопытность,

которой Роберта в нем до сих пор не знала, что она совсем встревожилась.

   - Нет, нет, не думаю. Но какой ужас, если  это  правда!  -  воскликнула

она. - Как по-твоему, что мне надо делать? Ты не знаешь, что  бы  такое  я

могла принять?

   Клайд был так боек и самоуверен, когда добивался близости  с  Робертой,

он производил на нее впечатление опытного, искушенного молодого  человека,

знающего о жизни  гораздо  больше,  чем  она  могла  надеяться  когда-либо

узнать, - человека, для которого все опасности и затруднения  такого  рода

сходят безнаказанно... а теперь он совсем растерялся. В сущности -  теперь

он и сам это понял - он был так же мало осведомлен обо всех тайнах пола  и

о возможных в подобном случае осложнениях, как почти всякий юноша его лет.

Правда, прежде чем приехать сюда, он вращался в  Канзас-Сити  и  Чикаго  в

обществе столь опытных наставников, как Ретерер, Хигби, Хегленд  и  другие

рассыльные, и наслушался от них сплетен и хвастливых рассказов. Но  теперь

он догадывался, что,  сколько  они  ни  хвастали,  все  их  познания  были

получены от девушек столь же беспечных и несведущих, как и  они  сами.  Он

весьма смутно представлял себе, как скудны были их познания: им было  лишь

известно кое-что о различных специфических лекарствах и  предупредительных

средствах, изобретенных врачами-шарлатанами и сомнительными аптекарями,  с

какими обычно имеют дело люди,  стоящие  на  уровне  развития  Хегленда  и

Ретерера. Но если бы даже он знал столько, сколько они,  -  где  раздобыть

подобные средства в таком городке, как Ликург? С тех пор как он  расстался

с Диллардом, у него не было ни приятелей, ни тем более верных  друзей,  на

чью помощь он мог бы рассчитывать в таком трудном деле.

   Самое  лучшее,  что  он  мог  сейчас  придумать,   это   обратиться   к

какому-нибудь аптекарю, который за известную плату дал бы ему какое-нибудь

полезное средство или указание.  Но  сколько  это  может  стоить?  И  ведь

говорить с аптекарем небезопасно. Не станет ли он расспрашивать? Будет  ли

молчать? Не расскажет ли  кому-нибудь,  что  к  нему  обратились  с  такой

просьбой? Клайд очень похож на Гилберта Грифитса, которого все  в  Ликурге

хорошо знают, и кто-нибудь может принять его за Гилберта... пойдут  всякие

толки, и все это может плохо кончиться.

   И такая беда настигла его как раз теперь, когда он уже многого  добился

в отношениях с Сондрой, - она уже позволяет ему потихоньку целовать  ее  и

даже доказывает ему свою привязанность маленькими  подарками:  возвращаясь

домой, он не раз находил доставленные в его отсутствие  галстуки,  золотой

карандашик,  коробку  изящнейших  носовых  платков  и  при  них  маленькую

карточку с ее инициалами. И в нем крепла уверенность,  что  будущее  сулит

ему все больше и больше. Может быть, если Сондра будет все так же влюблена

в него, будет вести себя так же хитро и умно и если ее семья будет к  нему

не слишком враждебна, он даже сможет на ней жениться. Конечно, он  в  этом

не уверен. Свои подлинные чувства и намерения Сондра до сих  пор  скрывала

под дразнившей его уклончивостью, и это делало ее еще более  желанной.  И,

однако, все подсказывало ему, что он должен как можно  скорее,  как  можно

осторожнее и безболезненнее положить конец своей близости с Робертой.

   А потому теперь он с притворной уверенностью заявил:

   - Сегодня я на твоем месте не беспокоился бы. Может быть, все обойдется

благополучно. Еще ничего нельзя знать. Во всяком случае, мне нужно  время.

Посмотрим, что  можно  сделать.  Я  думаю,  что  смогу  достать  для  тебя

что-нибудь. Только, пожалуйста, не волнуйся так!

   Но он был далеко не столь спокоен, как хотел показать. В  глубине  души

он был потрясен. Его первоначальное решение держаться возможно  дальше  от

Роберты теперь не так  просто  выполнить:  он  оказался  лицом  к  лицу  с

серьезной опасностью, - разве что удастся какими-то доводами снять с  себя

всякую ответственность за случившееся. Ведь Роберта все еще  работает  под

его начальством; он писал ей записки; малейшее ее слово повлечет за  собой

расследование, которое будет для него роковым. Поэтому ясно, что он должен

помочь ей быстро и тайно, чтобы никто ничего не узнал и не услышал. Клайд,

надо отдать ему справедливость, после всего,  что  было  между  ними,  был

вовсе не против того, чтобы помочь Роберте, насколько он только сможет. Но

если не  сможет  (его  мысли  забегали  вперед:  возможен  ведь  и  такой,

неблагоприятный оборот дела), ну, тогда... тогда... в конце концов,  разве

нельзя будет отрицать всякие отношения с ней и сбежать отсюда? Многие  так

делают. Это может оказаться единственным выходом... Если б  только  он  не

был здесь, как в ловушке, - совершенно некому довериться.

   Но, что хуже всего, он понятия не имел, как можно  помочь  Роберте,  не

обращаясь к врачу. И все это, наверно, связано с тратой денег и времени, с

риском и мало ли с чем еще... Он увидит Роберту завтра утром, решил он,  и

тогда, если ничего не изменится, начнет действовать.

   И Роберта, в первый раз покинутая так холодно и равнодушно,  да  еще  в

столь критическую минуту, вернулась домой, предоставленная своим мыслям  и

страхам, охваченная такой мучительной тоской,  какой  она  еще  никогда  в

жизни не испытывала.

Сканирование и редактирование текста:  HarryFan, 20 March 2001