Глава 33
( Книга 2)
Роберта
скоро убедилась, что ее предчувствия
и опасения не были
напрасными.
Точно так же, как и прежде, Клайд в последнюю минуту
отменял
свои обещания
или просто не являлся в назначенный день, не предупредив
ее,
а потом, по
обыкновению, уверял, что не виноват и никак
не мог иначе.
Порой она
жаловалась и упрекала его, а иногда только молчаливо
и сдержанно
тосковала,
- но этим уже ничего нельзя было изменить и исправить.
Клайд
был теперь
отчаянно влюблен в Сондру, и, что бы ни делала Роберта,
ничто
не могло повлиять
на него, тронуть его. Сондра была слишком очаровательна!
И,
однако, Роберта каждый день проводила долгие рабочие
часы в одной
комнате с
Клайдом, а потому он не мог не чувствовать, какие мысли
гнетут
ее, - печальные,
мрачные, безнадежные мысли. По временам
он, казалось,
слышал их
с такой мучительной ясностью,
точно это были жалобные и
обвиняющие
голоса. И тогда невольно - просто
чтобы утешить ее - он
говорил, что
хотел бы провести с нею вечер и зайдет к ней, если она
будет
дома. А она
была в таком смятении и все еще так любила его, что
не могла
противиться
искушению видеть его у себя. Когда же Клайд приходил
к ней,
воспоминания
прошлого и даже сама эта комната содействовали новой
вспышке
прежнего чувства.
Однако
Клайд, безумно - наперекор всем реальным условиям -
надеясь на
какое-то светлое
будущее, сильнее чем когда-либо,
опасался, как бы
нынешние отношения
с Робертой ему не повредили.
Что, если об этом
как-нибудь
узнает Сондра? Тогда все погибло! Или вдруг
Роберте станет
известно о
его увлечении Сондрой, и она в порыве
обиды и негодования
разоблачит
его... Ведь после Нового года он очень
часто по утрам на
фабрике говорил
Роберте, что неожиданное приглашение
от Грифитсов,
Гарриэтов
или других светских знакомых помешает ему прийти к ней
вечером,
хотя и обещал
ей это днем или двумя раньше. И потом, уже три раза
бывало
так, что Сондра
заезжала за ним в своем автомобиле, и
он исчезал, ни
словом не
предупредив Роберту, надеясь, что до следующего
утра сумеет
придумать
какое-нибудь оправдание и этим все загладит.
То
была ненормальная, хотя и не
столь беспримерная, как может
показаться,
смесь тяготения и неприязни; и в конце концов
Клайд решил:
будь что будет,
он должен как-то разорвать эти узы, даже если это окажется
для Роберты
смертельным ударом (что ему до того? Он никогда не обещал
на
ней жениться!).
Он должен порвать с нею, даже рискуя своим положением
на
фабрике, если
Роберта не согласится безропотно его отпустить. Но временами
он казался
самому себе коварным, бесстыдным и жестоким соблазнителем:
ведь
он обманул
девушку, которая сама никогда не подумала бы о сближении
с ним.
И так странны
капризы сладострастия: именно благодаря этому настроению
-
вопреки лжи,
уверткам, невниманию, нарушенным обещаниям и несостоявшимся
встречам -
вновь сбывалось наложенное на Адама и его потомке в
адское -
или небесное
- заклятие: "И будет к жене твоей влечение твое".
Надо
еще заметить, что гак как Роберта
и Клайд были неопытны и
несведущи,
они пользовались только самыми простыми и неудовлетворительными
противозачаточными
средствами. И вот странное совпадение:
в середине
февраля Клайд,
видя все большую благосклонность Сондры, почти
уже решил
раз и навсегда
положить конец не только физической связи,
но и вообще
всяким отношениям
с Робертой; в это же время и она
тоже начала ясно
понимать,
что, хотя Клайд еще колеблется, а сама
она по-прежнему его
любит, все
попытки удержать его тщетны, и, быть может, для
ее гордости,
если не для
душевного спокойствия, ей лучше уехать, найти другую
работу,
которая давала
бы возможность жить и немного
помогать родным, - и
постараться
забыть Клайда. Но, к ее отчаянию и ужасу, вышло иначе.
Однажды
утром, когда
она пришла на фабрику, ее лицо выражало сомнения и страхи
еще
более тяжкие
и мучительные, чем те, что одолевали ее до сих пор.
Вдобавок
к горьким
мыслям о том, что Клайд к ней
охладел, ее вдруг потрясло
страшное подозрение:
даже уехать теперь не удастся! Оба они были слишком
нерешительны
и сентиментальны, и она не могла побороть своей любви
к нему,
- и вот теперь,
когда это было наименее желательно для них
обоих, она
забеременела.
С
тех пор как она уступила обольщениям Клайда, она всегда
считала дни и
радовалась,
убеждаясь, что все благополучно. Но теперь прошло
уже сорок
восемь часов
после точно высчитанного срока - и ничего! А Клайд уже
четыре
дня не приходил
к ней и на фабрике вел себя сдержаннее и равнодушнее,
чем
когда-либо.
А
теперь - это!
У
нее нет никого, кроме Клайда, ей не к кому больше обратиться.
А он
стал таким
чужим и равнодушным.
Роберту
охватил страх, она чувствовала, что, поможет ли ей
Клайд или
нет, нелегко
будет выйти из такого трудного и опасного положения,
и она
представила
себе дом, мать, родных и знакомых - что они подумают,
если с
нею случится
такое! Что скажут люди? Это приводило ее в безмерный
ужас.
Клеймо преступной
связи! Позор незаконного рождения для ребенка!
Как
трудно приходится женщине, - всегда думала она, слушая
рассказы о
жизни и браке,
об изменах и несчастьях, выпадавших
на долю девушек,
которые уступали
мужчинам и бывали потом покинуты, - трудно, даже
когда
женщина замужем
и находит поддержку в муже, в его любви
- так любит,
например,
ее зять Гейбл Агнессу, и, конечно, так ее
отец прежде любил
мать, а Клайд
- ее, в те времена, когда он пылко клялся ей в любви.
Но
теперь... теперь!
Однако
что бы ни думала она о его прежних или
теперешних чувствах,
медлить было
нельзя. Как бы ни изменились их отношения,
он должен ей
помочь. Она
не знает, что делать, куда обратиться.
А Клайд, наверно,
знает. Во
всяком случае, он когда-то сказал,
что поможет ей, если
что-нибудь
случится. Сначала она пробовала утешать себя, что, может
быть,
ее страхи
преувеличены и все еще окончится благополучно, но
когда и на
третий день
эти надежды не оправдались, ее охватил
невыразимый ужас.
Остатки мужества
покинули ее. Если он теперь не придет ей на помощь,
она
будет совсем
одинока, а ей необходима поддержка, совет - добрый,
дружеский
совет. О,
Клайд, Клайд! Если бы только он не был так равнодушен!
Он не
должен быть
таким! Что-то нужно сделать - немедленно, сейчас же,
иначе...
Боже, какой
это будет ужас!
Между
четырьмя и пятью часами она прервала
работу и бросилась в
гардеробную.
Там она поспешно нацарапала истерическую записку:
"Клайд,
я должна видеть тебя вечером непременно,
_непременно_. Ты
должен прийти.
Мне надо сказать тебе кое-что. Пожалуйста, приходи
сразу
после работы
или давай встретимся где-нибудь. Я ни на что не сержусь
и не
обижаюсь.
Но мне необходимо видеть тебя сегодня, необходимо.
Пожалуйста,
ответь сейчас
же, где мы встретимся".
И
Клайд, читая эту записку, тотчас почувствовал в
ней что-то новое,
странное и
пугающее; он сразу оглянулся через плечо на Роберту
и, увидев
ее бледное,
осунувшееся лицо, дал знак, что встретится с нею. По
ее лицу
он понял,
что она хочет сказать ему нечто чрезвычайно
важное, - иначе
откуда это
волнение и тревога? Правда, он с беспокойством
вспомнил, что
его пригласили
в этот вечер обедать у Старков. Но все-таки нужно
сперва
повидаться
с Робертой. Однако что же случилось? Может
быть, кто-нибудь
умер или заболел?
Какое-нибудь несчастье с ее матерью или с отцом, братом,
сестрой?
В
половине шестого он отправился
в условленное место, стараясь
догадаться,
почему Роберта так бледна и встревожена. И в то же
время он
говорил себе,
что его мечты, связанные с Сондрой,
по-видимому, могут
осуществиться,
а потому он не должен запутываться,
проявляя слишком
большое сочувствие
к Роберте: ему следует сохранить свою новую
позицию,
держаться
на известном расстоянии, - пусть она поймет, что он
относится к
ней не так,
как прежде. К шести часам он пришел на место свидания
и застал
там Роберту,
которая печально стояла в тени, прислонясь
к дереву. Она
казалась подавленной,
охваченной отчаянием.
-
В чем дело, Берта? Тебя что-то напугало? Что случилось?
Она
так явно нуждалась в помощи, что
даже его гаснувшее чувство
несколько
ожило.
-
Ах, Клайд, - сказала она наконец, - я просто не знаю,
как сказать!
Такой ужас,
если это правда...
Уже
в самом ее голосе, напряженном
и тихом, ясно чувствовались
неуверенность
и тоска.
-
Но что такое, Берта? Почему ты
не говоришь? - повторял Клайд
настойчиво
и все же осторожно, стараясь сохранить независимый и
уверенный
вид (это ему
не совсем удавалось). - Что произошло? Из-за
чего ты так
взволновалась?
Ты вся дрожишь.
Еще
никогда в жизни он не оказывался в подобном положении
и потому даже
теперь не
догадывался, в чем несчастье Роберты. Притом он уже
охладел к
ней, ему было
неловко за свое недавнее поведение, и
он не знал, как
держать себя
теперь, когда с Робертой явно случилось что-то неладное.
Он
был все же
слишком чувствителен к правилам морали и приличий -
и не мог
поступить
с нею бесчестно, даже если
этого требовали его самые
честолюбивые
стремления, не ощутив при этом некоторого, сожаления
или хотя
бы стыда.
Вдобавок он боялся из-за всего этого опоздать на обед
к Старкам
и не умел
скрыть, как ему не терпится уйти. Это не ускользнуло
от Роберты.
-
Помнишь, Клайд, - начала она
серьезно и решительно: трудность
положения
делала ее смелее и настойчивее. - Ты говорил, что если
со мной
случится несчастье,
ты мне поможешь.
Клайд
вспомнил о недавних редких и, как видел
теперь, безрассудных
свиданиях
с Робертой, когда какие-то остатки чувства и взаимного
влечения
снова приводили
его к случайной и, конечно, неразумной физической близости
с нею, - и
сразу понял, в чем дело. Если это правда,
перед ним встает
очень нелегкая
задача; он сам виноват, что все так запуталось,
и теперь
нужно действовать
быстро и решительно, иначе возникнет
еще худшая
опасность.
И тут же в нем властно заговорило лишь недавно родившееся,
но
неодолимое
равнодушие к Роберте, он чуть не заподозрил, что все
это просто
хитрость,
выдумка: она чувствует, что он ее
разлюбил, и хочет всеми
правдами и
неправдами удержать его, воскресить его любовь...
Однако он
быстро отверг
эту мысль: слишком подавленной
и несчастной казалась
Роберта. Ему
смутно представилось, какую катастрофу означало бы для
него
подобное осложнение,
и тревога заглушила его досаду.
-
Но почему ты так думаешь? - воскликнул он. - Разве
ты уже можешь
знать наверняка?
Может быть, завтра все будет в порядке.
Но
в голосе его вовсе не было уверенности.
-
Нет, не думаю, Клайд. Мне очень хотелось бы, чтобы все
уладилось. Но
прошло уже
два дня, раньше так никогда не бывало.
Роберта
сказала это с таким глубоким отчаянием,
что Клайд тотчас
отказался
от мысли, будто она хитрит и притворяется. Но
он все еще не
решался взглянуть
в лицо случившемуся и потому прибавил:
-
Ну, это еще, пожалуй, ничего не значит.
Опоздание может быть и
больше, чем
на два дня, - разве нет?
Его
тон так явно изобличал неуверенность и совершенную
неопытность,
которой Роберта
в нем до сих пор не знала, что она совсем встревожилась.
-
Нет, нет, не думаю. Но какой ужас, если это правда!
- воскликнула
она. - Как
по-твоему, что мне надо делать? Ты не знаешь, что бы
такое я
могла принять?
Клайд
был так боек и самоуверен, когда добивался близости
с Робертой,
он производил
на нее впечатление опытного, искушенного молодого человека,
знающего о
жизни гораздо больше, чем она
могла надеяться когда-либо
узнать, -
человека, для которого все опасности и затруднения такого
рода
сходят безнаказанно...
а теперь он совсем растерялся. В сущности - теперь
он и сам это
понял - он был так же мало осведомлен обо всех тайнах
пола и
о возможных
в подобном случае осложнениях, как почти всякий юноша
его лет.
Правда, прежде
чем приехать сюда, он вращался в Канзас-Сити и
Чикаго в
обществе столь
опытных наставников, как Ретерер, Хигби, Хегленд и
другие
рассыльные,
и наслушался от них сплетен и хвастливых рассказов.
Но теперь
он догадывался,
что, сколько они ни хвастали,
все их познания были
получены от
девушек столь же беспечных и несведущих, как и они
сами. Он
весьма смутно
представлял себе, как скудны были их познания: им было
лишь
известно кое-что
о различных специфических лекарствах и предупредительных
средствах,
изобретенных врачами-шарлатанами и сомнительными аптекарями,
с
какими обычно
имеют дело люди, стоящие на уровне
развития Хегленда и
Ретерера.
Но если бы даже он знал столько, сколько они, -
где раздобыть
подобные средства
в таком городке, как Ликург? С тех пор как он расстался
с Диллардом,
у него не было ни приятелей, ни тем более верных друзей,
на
чью помощь
он мог бы рассчитывать в таком трудном деле.
Самое
лучшее, что он мог сейчас
придумать, это обратиться
к
какому-нибудь
аптекарю, который за известную плату дал бы ему какое-нибудь
полезное средство
или указание. Но сколько это может
стоить? И ведь
говорить с
аптекарем небезопасно. Не станет ли он расспрашивать?
Будет ли
молчать? Не
расскажет ли кому-нибудь, что к нему
обратились с такой
просьбой?
Клайд очень похож на Гилберта Грифитса, которого все
в Ликурге
хорошо знают,
и кто-нибудь может принять его за Гилберта... пойдут
всякие
толки, и все
это может плохо кончиться.
И
такая беда настигла его как раз теперь, когда он уже
многого добился
в отношениях
с Сондрой, - она уже позволяет ему потихоньку целовать
ее и
даже доказывает
ему свою привязанность маленькими подарками: возвращаясь
домой, он
не раз находил доставленные в его отсутствие галстуки,
золотой
карандашик,
коробку изящнейших носовых платков
и при них маленькую
карточку с
ее инициалами. И в нем крепла уверенность, что
будущее сулит
ему все больше
и больше. Может быть, если Сондра будет все так же влюблена
в него, будет
вести себя так же хитро и умно и если ее семья будет
к нему
не слишком
враждебна, он даже сможет на ней жениться. Конечно,
он в этом
не уверен.
Свои подлинные чувства и намерения Сондра до сих пор
скрывала
под дразнившей
его уклончивостью, и это делало ее еще более желанной.
И,
однако, все
подсказывало ему, что он должен как можно скорее,
как можно
осторожнее
и безболезненнее положить конец своей близости с Робертой.
А
потому теперь он с притворной уверенностью заявил:
-
Сегодня я на твоем месте не беспокоился бы. Может быть,
все обойдется
благополучно.
Еще ничего нельзя знать. Во всяком случае, мне нужно
время.
Посмотрим,
что можно сделать. Я думаю,
что смогу достать для тебя
что-нибудь.
Только, пожалуйста, не волнуйся так!
Но
он был далеко не столь спокоен, как хотел показать.
В глубине души
он был потрясен.
Его первоначальное решение держаться возможно дальше
от
Роберты теперь
не так просто выполнить: он оказался
лицом к лицу с
серьезной
опасностью, - разве что удастся какими-то доводами снять
с себя
всякую ответственность
за случившееся. Ведь Роберта все еще работает
под
его начальством;
он писал ей записки; малейшее ее слово повлечет за собой
расследование,
которое будет для него роковым. Поэтому ясно, что он
должен
помочь ей
быстро и тайно, чтобы никто ничего не узнал и не услышал.
Клайд,
надо отдать
ему справедливость, после всего, что было
между ними, был
вовсе не против
того, чтобы помочь Роберте, насколько он только сможет.
Но
если не сможет
(его мысли забегали вперед:
возможен ведь и такой,
неблагоприятный
оборот дела), ну, тогда... тогда... в конце концов,
разве
нельзя будет
отрицать всякие отношения с ней и сбежать отсюда? Многие
так
делают. Это
может оказаться единственным выходом... Если б только
он не
был здесь,
как в ловушке, - совершенно некому довериться.
Но,
что хуже всего, он понятия не имел, как можно помочь
Роберте, не
обращаясь
к врачу. И все это, наверно, связано с тратой денег
и времени, с
риском и мало
ли с чем еще... Он увидит Роберту завтра утром, решил
он, и
тогда, если
ничего не изменится, начнет действовать.
И
Роберта, в первый раз покинутая так холодно и равнодушно,
да еще в
столь критическую
минуту, вернулась домой, предоставленная своим мыслям
и
страхам, охваченная
такой мучительной тоской, какой она еще
никогда в
жизни не испытывала.
Сканирование и редактирование текста:
HarryFan, 20 March 2001
|