Глава 9
( Книга 1)
И
вот настало время веселой пирушки с участием Клайда.
Как и говорил
Ретерер, она
должна была состояться у Фриссела. И Клайд,
уже успевший
подружиться
с товарищами по работе, был ужасно доволен и весел.
Ведь для
него настала
новая жизнь. Всего несколько недель назад
он был совсем
одинок: ни
одного друга, почти никаких знакомых среди сверстников!
И вот -
так быстро
- он собирается на шикарный ужин в такой интересной
компании!
Клайду,
верному иллюзиям юности, ресторан
показался гораздо более
привлекательным,
чем он был на самом деле. Этот ресторан
был по сути
чем-то вроде
хорошей американской закусочной доброго
старого времени.
Стены были
густо увешаны старыми афишами и портретами актеров и
актрис с
их автографами.
Здесь прекрасно кормили, притом хозяин отличался радушием,
и потому ресторан
стали охотно посещать заезжие
актеры, политические
деятели, местные
дельцы, а за ними и все, кого тянет ко всему новому,
хоть
немного не
похожему на то, что уже приелось.
И
мальчишки-рассыльные, которые не раз слышали от возчиков
и шоферов
такси, что
ресторан Фриссела - один из лучших в городе, выбрали
его для
своих ежемесячных
пирушек. Отдельные блюда стоили здесь от
шестидесяти
центов до
одного доллара. Кофе и чай подавались только целыми
кофейниками
и чайниками.
Здесь можно было получить любые напитки. Налево
от главной
залы находилась
полуосвещенная комната с низким
потолком и большим
камином, куда
обычно удалялись мужчины: после обеда они садились здесь
у
огня, курили
и читали газеты; эта комната больше всего восхищала
мальчишек
из "Грин-Дэвидсон".
Здесь они чувствовали себя как-то
старше, более
опытными,
более значительными - настоящими светскими людьми.
Ретерер и
Хегленд, к
которым Клайд очень привязался,
равно как и большинство
остальных,
считали, что во всем Канзас-Сити и впрямь
не найти лучшего
места.
И
вот в назначенный день Хегленд, Ретерер, Пол Шил, Дэвис
Хигби (тоже
мальчик из
отеля), Артур Кинселла и Клайд, получив свой месячный
заработок
и освободившись
в шесть часов вечера, собрались на углу подле аптекарского
магазина,
где Клайд вначале искал работу, и веселой,
шумной компанией
отправились
к Фрисселу.
-
Слыхали, какую штуку сыграл вчера с нашей конторой
один парень из
Сент-Луиса?
- спросил Хегленд, обращаясь
ко всем сразу, когда они
двинулись
в путь. - В субботу заказывает по телефону из Сент-Луиса
номер
для себя и
для жены - гостиную, спальню и ванную и
велит поставить в
комнаты цветы.
Мне сейчас рассказал Джимми, номерной
клерк. Потом он
приезжает
сюда со своей девочкой, и они записываются как муж
и жена, -
понятно? А
девчонка премиленькая, я видел. Нет, вы слушайте! Прожил
он в
отеле три
дня, наши уж стали коситься на него - понимаете, обеды
в номер и
все такое.
Потом в среду приходит он в контору и говорит,
что его жена
едет назад
в Сент-Луис и что ему теперь не нужен такой номер -
хватит и
одной комнаты
и чтоб перенесли его сундук и ее вещи в новую комнату,
пока
жене не пора
будет на поезд. А сундук-то вовсе не его,
а тоже ее, -
понятно? И
никуда она не едет и знать ничего не знает.
А едет-то он.
Натянул всем
нос, понятно? И бросил ее с сундуком и без единой
монетки.
Понятно? А
теперь они ее не выпускают с ее сундуком,
а она плачет да
друзьям шлет
телеграммы. А платить-то уйму надо. Видали вы этакое?
Цветы в
комнату! Розы!
И по шесть раз еду в номер носили, ну и пил он тоже,
ясное
дело!
-
Я знаю, кто это! - воскликнул Шил. - Я носил ему вино.
Так я и знал,
что тут что-то
неладно. Уж очень он был вежливый
и говорил чересчур
громко. А
на чай только и дал, что десять центов.
-
И я его помню, - сказал Ретерер. -
Он велел мне принести все
чикагские
газеты за понедельник и тоже дал только десять центов.
Он мне
сразу показался
пройдохой.
-
Да, сели они с ним в калошу, - сказал Хегленд. - А теперь
стараются
вытянуть деньги
из нее. Ловко?
-
Мне она показалась лет восемнадцати-двадцати, не больше,
- вставил
молчавший
до сих пор Артур Кинселла.
-
А ты их видел, Клайд? - спросил Ретерер; он вообще покровительствовал
Клайду и теперь
старался ободрить его и втянуть в общий разговор.
-
Нет, не помню, - ответил Клайд. - Наверно, меня к ним
не посылали.
-
Ну, значит, ты упустил случай поглядеть на редкую
птицу. Он такой
высокий, в
длинном черном английском пальто, котелок надвинут на
глаза, и
светло-серые
гетры. Видали бы вы, как он разгуливает, да еще с тросточкой!
Я сперва думал,
что это какой-нибудь английский герцог.
Нужно только
вырядиться
во все английское, да говорить погромче,
да всеми вокруг
командовать,
- и клюнет: кто угодно поверит.
-
Это верно, - заметил Дэвис Хигби. - Хорошая штука английский
стиль. Я
бы и сам не
прочь так приодеться.
Они
дважды завернули за угол, пересекли одну за другой
две улицы и
наконец всей
компанией вошли к Фрисселу. Клайда
ослепил яркий свет,
отражавшийся
на фарфоре, на серебре, на лицах обедающих, он
был оглушен
жужжанием
голосов и звоном посуды. Никогда еще, если
не считать отеля
"Грин-Дэвидсон",
не был он в таком месте. Да еще с
такими сведущими,
опытными ребятами!
Они
прошли к столикам, которые были расставлены перед длинным
кожаным
диваном, тянувшимся
вдоль стены. Метрдотель, узнав
завсегдатаев -
Ретерера,
Хегленда и Кинселлу, распорядился сдвинуть вместе два
столика и
подать стаканы,
хлеб и масло. Компания расселась: Клайд
с Ретерером и
Хигби - на
диване у стены, Хегленд, Кинселла и Шил - напротив них.
-
Я начну с доброго старого манхэттенского,
- объявил с жадностью
Хегленд, оглядывая
публику за столиками и чувствуя себя поистине
важной
персоной.
Красновато-смуглый, с живыми голубыми глазами,
с темно-рыжими
волосами ежиком,
он походил на большого задорного петуха.
И
Артур Кинселла тоже, как и Хегленд, разом оживился,
попав сюда, и,
казалось,
наслаждался собственным величием. Он демонстративно
поддернул
рукава, взял
в руки меню и, просматривая прейскурант вин, напечатанный
на
обороте, воскликнул:
-
Ну, на мой вкус, для начала недурно сухое мартини.
-
А я предпочитаю шотландское виски с содовой, - торжественно
произнес
Пол Шил, изучая
тем временем перечень мясных блюд.
-
Увольте меня сегодня от ваших коктейлей, -
весело, но решительно
заявил Ретерер.
- Я сказал, что не буду сегодня много пить, - и не буду.
С
меня довольно
стакана рейнвейна с сельтерской.
-
Нет, вы только послушайте! - негодующе воскликнул
Хегленд. - Он
начнет с рейнвейна!
И это он, старый любитель манхэттенского! Что с тобой
стряслось,
Томми? Ты ведь, по-моему, хотел повеселиться?
-
Я и хочу, - возразил Ретерер. - Но разве нельзя веселиться,
пока не
вылакаешь
все, что только тут найдется выпить?
Сегодня я хоту быть
трезвым, не
хочу больше получать выговоры по утрам и не получу,
если буду
понимать,
что делаю. В прошлый раз я насилу выполз на работу.
-
Верно! - поддержал Артур Кинселла. - Я тоже не хочу
напиваться так,
чтоб терять
голову. Но пока еще рано об этом беспокоиться.
-
А ты, Хигби? - обратился Хегленд к глазастому пареньку.
-
Мне тоже манхэттенского, - сказал тот, и,
взглянув на официанта,
стоявшего
рядом, спросил: - Как делишки, Дэннис?
-
Не могу пожаловаться, - ответил официант. -
Последние дни совсем
хорошо. А
как дела в отеле?
-
Прекрасно, прекрасно, - весело ответил Хигби, изучая
меню.
-
А ты, Грифитс? Что ты будешь пить? - спросил Хегленд.
Он
был избран церемониймейстером, чтобы следить за выполнением
заказов,
заплатить
по счету, дать чаевые, и теперь исполнял свою роль.
-
Кто? Я? О, я... - воскликнул Клайд, немало смущенный
этим вопросом.
Ведь
он еще никогда до этой минуты не прикасался к
чему-либо крепче
кофе или мороженого
с содовой водой и теперь был немного испуган веселой
развязностью,
с какою остальные заказывали коктейли и виски. Конечно,
он
не может зайти
так далеко... однако он давно знал из их разговоров,
что в
такие вечера
они все пьют, и не представлял себе, как можно
отстать от
остальных.
Что они подумают о нем, если он откажется выпить? Попав
в эту
компанию,
он с самого начала старался
казаться таким же искушенным
светским человеком,
как и они. И все же он ясно чувствовал за плечами
те
годы, когда
ему непрерывно твердили об ужасах пьянства и дурной
компании.
В глубине
души Клайд давно уже восставал против
всех этих текстов и
изречений,
на которые всегда ссылались его родители, и глубоко
презирал за
тупость и
никчемность оборванную толпу бездельников и неудачников,
которых
в миссии Грифитсов
пытались спасать, - и все же теперь он
заколебался.
Пить или не
пить?
Он
колебался лишь какую-то долю секунды,
когда в нем заговорило
прошлое, потом
сказал:
-
Что ж, я... я тоже выпью рейнвейна с сельтерской.
Он
понимал, что такой ответ - самый легкий
и безопасный. Невинный
характер этой
смеси - рейнвейна с сельтерской
- уже был подчеркнут
Хеглендом
и остальными. И все же Ретерер заказал себе именно рейнвейн,
-
это обстоятельство,
как чувствовал Клайд, делало и его собственный
выбор
не столь заметным
и смешным.
-
Что делается! - в притворном отчаянии воскликнул Хегленд.
- Он тоже
хочет пить
рейнвейн с сельтерской! Давайте что-нибудь предпримем,
а то,
видать, наша
вечеринка кончится к полдесятому.
Дэвис
Хигби, гораздо более резкий и шумный, чем можно было
предполагать
по его приятной
внешности, повернулся к Ретереру:
-
Чего ты спозаранку завел эту муру насчет рейнвейна
с сельтерской.
Том? Не хочешь
повеселиться сегодня?
-
Я же сказал почему, - ответил Ретерер. - И потом, когда
мы в прошлый
раз зашли
в тот притончик, у меня было сорок долларов, а вышел
я оттуда
без единого
цента. На этот раз я хочу знать, что со мной творится.
"Тот
притончик", - подумал Клайд, слушая разговор. Значит,
после ужина,
когда все
порядком выпьют и поедят, они отправятся в одно
из тех мест,
которые называются
притонами, в такой дом. Тут не могло
быть никаких
сомнений.
Он понимал, что это значит.
Там будут женщины... дурные
женщины...
развратные женщины... Но как же он? Неужели он тоже...
Впервые
в жизни Клайду представлялась возможность, которой
он давно
жаждал: узнать
наконец великую, соблазнительную тайну,
что так давно
влекла его
и сбивала с толку, манила, но и пугала. Хотя он много
думал обо
всем этом
и о женщинах вообще, он никогда еще не был близок ни
с одной. А
теперь...
теперь...
Он
вдруг почувствовал, что его бросает то в жар, то в
холод. Лицо и
руки стали
горячими и влажными, он ощущал, как пылают его
щеки и лоб.
Странные,
быстрые, заманчивые и тревожные мысли проносились в
его мозгу.
Мороз пробегал
по коже. Он невольно рисовал
себе соблазнительные
вакхические
сцены - и тотчас пытался выбросить их из головы, но
напрасно:
они возвращались
снова. И ему хотелось, чтобы они возвращались,
- и не
хотелось...
И за всем этим скрывался испуг. Но неужели же он такой
трус?
Остальных
все предстоящее ничуть не тревожило. Они были очень
веселы. Они
смеялись и
подшучивали друг над другом, вспоминая
кое-какие забавные
истории, которые
произошли с ними во время последнего кутежа.
Но
что подумала бы его мать, если б узнала? Мать! Он не
смел думать ни
о ней, ни
об отце и поспешил прогнать мысль о них.
-
А помнишь, Кинселла, ту маленькую,
рыженькую, в доме
на
Пасифик-стрит?
- воскликнул Хигби. - Она еще упрашивала тебя бежать
с ней
в Чикаго?
-
Конечно, помню, - усмехнулся Кинселла, наливая себе
мартини: ему как
раз подали
вино. - Она даже хотела, чтобы я бросил отель.
Обещала, что
поможет мне
взяться за какое-нибудь дело. Говорила,
что мне вовсе не
придется работать,
если я останусь с ней.
-
Да, тогда у тебя была бы только одна работа! - заметил
Ретерер.
Официант
поставил перед Клайдом бокал рейнвейна с сельтерской.
Глубоко
взволнованный,
заинтересованный, восхищенный всем слышанным, Клайд
поднял
бокал, пригубил
вино, нашел, что оно нежно и приятно, и залпом выпил.
Он
был так занят
своими мыслями, что сам не заметил, как это получилось.
-
Молодчина, - сказал Кинселла самым дружеским тоном.
- Эта штука тебе
понравится.
-
Да, это совсем неплохо, - ответил Клайд.
А
Хегленд, видя, как быстро идет дело, и понимая, что
Клайд - совсем
еще новичок
в этой компании и нуждается в поддержке и одобрении,
подозвал
официанта:
-
Послушай, Джерри! - И прибавил так, чтобы не слышал
Клайд: - Того же
самого, да
побольше...
Ужин
продолжался. Было уже около одиннадцати часов, когда
они наконец
исчерпали
все интересные темы - рассказы о прежних приключениях,
о прежней
работе, о
разных ловких и дерзких проделках. У Клайда
было достаточно
времени поразмыслить
над всем этим, и теперь он склонен был думать,
что
сам он вовсе
не такой уж желторотый, как кажется его приятелям.
А если
даже и так...
Зато он хитрее большинства из них, умнее... Кто они
такие и
к чему стремятся?
Хегленд, как стало ясно Клайду, тщеславен,
глуповат,
криклив, и
его легко подкупить пустячной лестью.
Хигби и Кинселла -
незаурядные
и славные юноши - чванились тем, чем Клайд не стал
бы очень
гордиться:
Хигби хвастал, что понимает кое-что в автомобилях
(его дядя
имел какое-то
отношение к этому делу), а Кинселла - умением играть
в карты
и даже в кости.
А Ретерер и Шил - он еще раньше заметил это - были вполне
довольны своей
работой в отеле, готовы были заниматься ею и впредь
и ни о
чем другом
не мечтали. А Клайд уже теперь не мог себе представить,
чтобы
должность
рассыльного осталась пределом всех его желаний.
В
то же время он с некоторой тревогой думал о той
минуте, когда все
отправятся
туда, где он никогда еще не бывал, чтобы делать
то, чем он
никогда не
предполагал заниматься в таких условиях.
Не лучше ли ему
извиниться,
когда все выйдут из ресторана? Или, может быть, выйти
вместе с
ними, а там
тихонько скользнуть за первый же угол и вернуться
домой? Он
слышал, что
в таких вот местах можно схватить самую страшную болезнь
и что
люди умирают
потом жалкой смертью от низменных
пороков, которые там
приобретают.
Его мать произносила немало речей на эту тему, хотя
вряд ли
толком что-нибудь
об этом знала. И, однако,
вот перед ним довод,
опровергающий
все эти страхи: его новые товарищи, ничуть не обеспокоенные
тем, что они
собирались делать. Наоборот, для них это
очень веселое и
забавное приключение
- только и всего.
И
действительно, Ретерер, искренне привязавшийся к Клайду
- больше за
его манеру
смотреть, спрашивать и слушать, а не за то, что Клайд
делал или
говорил, -
то и дело подталкивал его локтем и, смеясь, спрашивал:
-
Ну, как, Клайд? Сегодня посвящение? - и широко улыбался.
Или, видя,
что Клайд
совсем притих и задумался, он говорил: -
Не бойся, тебя не
съедят, самое
большее - укусят.
А
Хегленд время от времени прерывал свои самовосхваления
и, подхватывая
намеки Ретерера,
прибавлял:
-
Нельзя всю жизнь таким оставаться. Так не бывает. Но
в случае чего -
мы за тебя
постоим.
Клайд,
нервничая, наконец оборвал с досадой:
-
Да отстаньте вы! Хватит насмехаться!
Для чего это вам нужно
хвалиться,
что вы знаете больше меня?
Ретерер
подмигнул Хегленду, чтобы тот оставил Клайда в
покое, а сам
шепнул:
-
Не сердись, старина, все в порядке. Мы просто пошутили
малость, ты ж
понимаешь!
И
Клайд, которому очень нравился Ретерер, быстро смягчился
и пожалел,
что так глупо
себя выдал.
Наконец
около одиннадцати часов, когда
уже вдоволь наговорились,
наелись и
напились, вся компания под предводительством Хегленда
вышла из
ресторана.
Бесстыдные и темные намерения не заставили их призадуматься,
не
вызвали в
них стремления к умственному и нравственному самоисследованию
и
самобичеванию,
- напротив, они так весело смеялись и болтали,
словно их
ожидала просто
милая забава. С изумлением и отвращением слушал Клайд,
как
они вспоминали
свои прежние похождения. По-видимому,
всех особенно
забавлял случай
в притоне под названием "Дом Беттины",
где они однажды
побывали.
Их привел туда один бесшабашный малый по прозвищу Малыш
Джонс,
служащий из
другого отеля. Этот Малыш и еще
один паренек, по имени
Бирмингэм,
вместе с Хеглендом, который отчаянно напился,
позволили себе
такие выходки,
что их чуть не арестовали. Клайд слушал и с трудом
верил,
что эти мальчики,
внешне такие порядочные и опрятные, могли
проделывать
подобные вещи:
выходки были так грубы и отвратительны, что
Клайда даже
немного затошнило.
-
А помните, как девчонка со второго этажа
окатила меня водой из
кувшина, когда
я выходил! - громко хохотал Хегленд.
-
А тот толстяк во втором этаже! Как он подошел
к двери посмотреть,
помните? -
смеялся Кинселла. - Он наверняка решил, что тут пожар
или бунт!
-
А ты с той маленькой толстушкой Пигги! Помнишь,
Ретерер? - визжал
Шил, захлебываясь
от хохота и еле выговаривая слова.
-
У него даже ноги подкашивались, так было тяжело! - вопил
Хегленд. - А
как они оба
под конец скатились с лестницы!
-
Это все ты был виноват, Хегленд! - крикнул Хигби. -
Если бы ты не
затеял эту
историю с поркой, нас бы не выставили.
-
Говорю вам, я был пьян, - возражал Ретерер. - У них
там дьявольски
крепкое виски.
-
А тот длинный тощий техасец с большими
усами? Помните, как он
хохотал? -
прибавил Кинселла. - Он не хотел никому
помогать, кто был
против нас.
Помните?
-
Еще чудо, что нас всех не выкинули на улицу и не
арестовали. Ну и
ночка была!
- вспоминал Ретерер.
Все
эти разоблачения ошеломили Клайда. "Порка"!
Это могло значить
только одно!
И
они воображают, что он примет участие в чем-либо подобном?
Этого не
будет. Он
не такой. Что подумали бы его мать и отец, если б услышали
все
эти ужасные
истории... И все-таки...
Болтая,
они подошли к какому-то дому на
темной широкой улице; у
тротуаров,
вдоль всего квартала и даже дальше, стояла вереница
кэбов и
автомобилей.
Неподалеку на углу остановились, разговаривая,
несколько
молодых людей.
На другой стороне - еще мужчины.
А через полквартала
компания Клайда
прошла мимо двух мирно беседовавших полисменов.
И хотя
нигде, ни
в одном окне не было света,
но, как ни странно, всюду
чувствовалась
яркая, кипучая жизнь. Она ощущалась даже в темноте улицы.
То
и дело раздавались
гудки мчащихся мимо такси, прокатили две
старомодные
закрытые кареты
со спущенными занавесками. И двери то хлопали,
то тихо
открывались
и закрывались. И тогда из
домов вырывался яркий свет,
прорезывал
мглу улицы и снова исчезал. А над головой сияли звезды.
Наконец,
не говоря ни слова, Хегленд в сопровождении
Хигби и Шила,
поднялся по
лестнице и позвонил. Почти мгновенно дверь
открыла молодая
негритянка
в красном платье.
-
Добрый вечер! Заходите, пожалуйста, - приветливо пригласила
она, и
все шестеро
прошли за тяжелые бархатные драпри,
отделявшие маленькую
переднюю от
остальных комнат.
Клайд
очутился в ярко освещенной и довольно
безвкусно обставленной
гостиной;
на стенах висели картины в
золоченых рамах, изображавшие
обнаженных
и полуобнаженных женщин, и огромные зеркала.
На полу лежал
толстый ярко-красный
ковер; по всей комнате было расставлено
множество
золоченых
стульев, в глубине на фоне ярко-красных портьер - пианино,
тоже
золоченое.
Но ни гостей, ни обитательниц дома здесь не было,
- никого,
кроме негритянки.
-
Присядьте, пожалуйста, - сказала она. -
Будьте как дома. Сейчас
позову мадам.
И
она побежала по лестнице налево, крича:
-
Мэри! Сэди! Каролина! В гостиной молодые джентльмены.
В
эту минуту из двери в глубине комнаты вышла
высокая, стройная и
бледная женщина
лет тридцати восьми или сорока - очень прямая, изящная
и,
видимо, очень
властная и умная, в полупрозрачном и все же скромном
платье.
-
А, здравствуйте, Оскар! - заговорила
она со слабой, ободряющей
улыбкой. -
И Пол тут? И вы, Дэвис? Пожалуйста, располагайтесь
все как
дома. Фанни
сейчас придет. Она принесет вам чего-нибудь выпить.
У меня
теперь новый
тапер - негр из Сент-Джо. Хотите послушать? Прекрасно
играет!
И
она позвала:
-
Сэм!
В
это время по боковой лестнице в глубине зала сбежали
девять девушек,
разных по
возрасту и по внешности, но, по-видимому, не
старше двадцати
четырех -
двадцати пяти лет, - все в таких нарядах,
каких Клайд еще
никогда ни
на одной женщине не видал. Они смеялись и болтали, как
видно,
очень довольные
собой, и ничуть не стыдились
своей внешности, так
поразившей
Клайда; между тем их одеяния были
необычны: от легчайшего
неглиже, пригодного
разве что для будуара, до несколько более пристойного
как будто,
но не менее откровенного бального туалета. И какие разные
были
эти девушки:
худые и толстые, среднего роста,
высокие и маленькие,
брюнетки,
блондинки и рыжие. И все они казались очень юными, и
все ласково
и восторженно
улыбались гостям.
-
Здравствуй, милый! Как дела? Потанцуем?
Или:
-
Хочешь чего-нибудь выпить?
Сканирование и редактирование текста:
HarryFan, 20 March 2001
|