Глава  9    ( Книга 1) 

   И вот настало время веселой пирушки с участием Клайда.  Как  и  говорил

Ретерер, она должна была состояться у  Фриссела.  И  Клайд,  уже  успевший

подружиться с товарищами по работе, был ужасно доволен и весел.  Ведь  для

него настала новая жизнь. Всего  несколько  недель  назад  он  был  совсем

одинок: ни одного друга, почти никаких знакомых среди сверстников! И вот -

так быстро - он собирается на шикарный ужин в такой интересной компании!

   Клайду, верному  иллюзиям  юности,  ресторан  показался  гораздо  более

привлекательным, чем он был на самом  деле.  Этот  ресторан  был  по  сути

чем-то вроде хорошей  американской  закусочной  доброго  старого  времени.

Стены были густо увешаны старыми афишами и портретами актеров и  актрис  с

их автографами. Здесь прекрасно кормили, притом хозяин отличался радушием,

и потому ресторан  стали  охотно  посещать  заезжие  актеры,  политические

деятели, местные дельцы, а за ними и все, кого тянет ко всему новому, хоть

немного не похожему на то, что уже приелось.

   И мальчишки-рассыльные, которые не раз слышали от  возчиков  и  шоферов

такси, что ресторан Фриссела - один из лучших в городе,  выбрали  его  для

своих ежемесячных пирушек. Отдельные блюда  стоили  здесь  от  шестидесяти

центов до одного доллара. Кофе и чай подавались только целыми  кофейниками

и чайниками. Здесь можно было получить любые напитки.  Налево  от  главной

залы  находилась  полуосвещенная  комната  с  низким  потолком  и  большим

камином, куда обычно удалялись мужчины: после обеда они садились  здесь  у

огня, курили и читали газеты; эта комната больше всего восхищала мальчишек

из "Грин-Дэвидсон".  Здесь  они  чувствовали  себя  как-то  старше,  более

опытными, более значительными - настоящими  светскими  людьми.  Ретерер  и

Хегленд, к  которым  Клайд  очень  привязался,  равно  как  и  большинство

остальных, считали, что во всем Канзас-Сити  и  впрямь  не  найти  лучшего

места.

   И вот в назначенный день Хегленд, Ретерер, Пол Шил, Дэвис  Хигби  (тоже

мальчик из отеля), Артур Кинселла и Клайд, получив свой месячный заработок

и освободившись в шесть часов вечера, собрались на углу подле аптекарского

магазина, где Клайд вначале искал  работу,  и  веселой,  шумной  компанией

отправились к Фрисселу.

   - Слыхали, какую штуку сыграл вчера с нашей  конторой  один  парень  из

Сент-Луиса?  -  спросил  Хегленд,  обращаясь  ко  всем  сразу,  когда  они

двинулись в путь. - В субботу заказывает по телефону из  Сент-Луиса  номер

для себя и для жены - гостиную, спальню  и  ванную  и  велит  поставить  в

комнаты цветы. Мне сейчас  рассказал  Джимми,  номерной  клерк.  Потом  он

приезжает сюда со своей девочкой, и они записываются как  муж  и  жена,  -

понятно? А девчонка премиленькая, я видел. Нет, вы слушайте! Прожил  он  в

отеле три дня, наши уж стали коситься на него - понимаете, обеды в номер и

все такое. Потом в среду приходит он в контору и  говорит,  что  его  жена

едет назад в Сент-Луис и что ему теперь не нужен такой номер  -  хватит  и

одной комнаты и чтоб перенесли его сундук и ее вещи в новую комнату,  пока

жене не пора будет на поезд. А сундук-то  вовсе  не  его,  а  тоже  ее,  -

понятно? И никуда она не едет и знать  ничего  не  знает.  А  едет-то  он.

Натянул всем нос, понятно? И бросил ее с сундуком и  без  единой  монетки.

Понятно? А теперь они ее не выпускают с  ее  сундуком,  а  она  плачет  да

друзьям шлет телеграммы. А платить-то уйму надо. Видали вы этакое? Цветы в

комнату! Розы! И по шесть раз еду в номер носили, ну и пил он тоже,  ясное

дело!

   - Я знаю, кто это! - воскликнул Шил. - Я носил ему вино. Так я и  знал,

что тут что-то неладно. Уж  очень  он  был  вежливый  и  говорил  чересчур

громко. А на чай только и дал, что десять центов.

   - И я его помню,  -  сказал  Ретерер.  -  Он  велел  мне  принести  все

чикагские газеты за понедельник и тоже дал только десять  центов.  Он  мне

сразу показался пройдохой.

   - Да, сели они с ним в калошу, - сказал Хегленд. - А  теперь  стараются

вытянуть деньги из нее. Ловко?

   - Мне она показалась лет восемнадцати-двадцати, не  больше,  -  вставил

молчавший до сих пор Артур Кинселла.

   - А ты их видел, Клайд? - спросил Ретерер; он вообще покровительствовал

Клайду и теперь старался ободрить его и втянуть в общий разговор.

   - Нет, не помню, - ответил Клайд. - Наверно, меня к ним не посылали.

   - Ну, значит, ты упустил случай поглядеть на  редкую  птицу.  Он  такой

высокий, в длинном черном английском пальто, котелок надвинут на глаза,  и

светло-серые гетры. Видали бы вы, как он разгуливает, да еще с тросточкой!

Я сперва думал, что  это  какой-нибудь  английский  герцог.  Нужно  только

вырядиться во все  английское,  да  говорить  погромче,  да  всеми  вокруг

командовать, - и клюнет: кто угодно поверит.

   - Это верно, - заметил Дэвис Хигби. - Хорошая штука английский стиль. Я

бы и сам не прочь так приодеться.

   Они дважды завернули за угол, пересекли одну  за  другой  две  улицы  и

наконец всей компанией  вошли  к  Фрисселу.  Клайда  ослепил  яркий  свет,

отражавшийся на фарфоре, на серебре, на лицах обедающих,  он  был  оглушен

жужжанием голосов и звоном посуды. Никогда  еще,  если  не  считать  отеля

"Грин-Дэвидсон", не был он в таком  месте.  Да  еще  с  такими  сведущими,

опытными ребятами!

   Они прошли к столикам, которые были расставлены перед  длинным  кожаным

диваном,  тянувшимся  вдоль  стены.  Метрдотель,  узнав   завсегдатаев   -

Ретерера, Хегленда и Кинселлу, распорядился сдвинуть вместе два столика  и

подать стаканы, хлеб и масло. Компания  расселась:  Клайд  с  Ретерером  и

Хигби - на диване у стены, Хегленд, Кинселла и Шил - напротив них.

   - Я начну с доброго  старого  манхэттенского,  -  объявил  с  жадностью

Хегленд, оглядывая публику за столиками и чувствуя  себя  поистине  важной

персоной. Красновато-смуглый, с живыми голубыми  глазами,  с  темно-рыжими

волосами ежиком, он походил на большого задорного петуха.

   И Артур Кинселла тоже, как и Хегленд, разом оживился,  попав  сюда,  и,

казалось, наслаждался собственным величием.  Он  демонстративно  поддернул

рукава, взял в руки меню и, просматривая прейскурант вин, напечатанный  на

обороте, воскликнул:

   - Ну, на мой вкус, для начала недурно сухое мартини.

   - А я предпочитаю шотландское виски с содовой, - торжественно  произнес

Пол Шил, изучая тем временем перечень мясных блюд.

   - Увольте меня сегодня от ваших  коктейлей,  -  весело,  но  решительно

заявил Ретерер. - Я сказал, что не буду сегодня много пить, - и не буду. С

меня довольно стакана рейнвейна с сельтерской.

   - Нет, вы только послушайте!  -  негодующе  воскликнул  Хегленд.  -  Он

начнет с рейнвейна! И это он, старый любитель манхэттенского! Что с  тобой

стряслось, Томми? Ты ведь, по-моему, хотел повеселиться?

   - Я и хочу, - возразил Ретерер. - Но разве нельзя веселиться,  пока  не

вылакаешь все, что  только  тут  найдется  выпить?  Сегодня  я  хоту  быть

трезвым, не хочу больше получать выговоры по утрам и не получу, если  буду

понимать, что делаю. В прошлый раз я насилу выполз на работу.

   - Верно! - поддержал Артур Кинселла. - Я тоже не хочу  напиваться  так,

чтоб терять голову. Но пока еще рано об этом беспокоиться.

   - А ты, Хигби? - обратился Хегленд к глазастому пареньку.

   - Мне тоже манхэттенского, - сказал  тот,  и,  взглянув  на  официанта,

стоявшего рядом, спросил: - Как делишки, Дэннис?

   - Не могу пожаловаться, - ответил  официант.  -  Последние  дни  совсем

хорошо. А как дела в отеле?

   - Прекрасно, прекрасно, - весело ответил Хигби, изучая меню.

   - А ты, Грифитс? Что ты будешь пить? - спросил Хегленд.

   Он был избран церемониймейстером, чтобы следить за выполнением заказов,

заплатить по счету, дать чаевые, и теперь исполнял свою роль.

   - Кто? Я? О, я... - воскликнул Клайд, немало смущенный этим вопросом.

   Ведь он еще никогда до этой минуты не  прикасался  к  чему-либо  крепче

кофе или мороженого с содовой водой и теперь был немного  испуган  веселой

развязностью, с какою остальные заказывали коктейли и виски.  Конечно,  он

не может зайти так далеко... однако он давно знал из их разговоров, что  в

такие вечера они все пьют, и не представлял себе,  как  можно  отстать  от

остальных. Что они подумают о нем, если он откажется выпить? Попав  в  эту

компанию, он  с  самого  начала  старался  казаться  таким  же  искушенным

светским человеком, как и они. И все же он ясно чувствовал за  плечами  те

годы, когда ему непрерывно твердили об ужасах пьянства и дурной  компании.

В глубине души Клайд давно  уже  восставал  против  всех  этих  текстов  и

изречений, на которые всегда ссылались его родители, и глубоко презирал за

тупость и никчемность оборванную толпу бездельников и неудачников, которых

в миссии Грифитсов пытались спасать, - и все  же  теперь  он  заколебался.

Пить или не пить?

   Он колебался  лишь  какую-то  долю  секунды,  когда  в  нем  заговорило

прошлое, потом сказал:

   - Что ж, я... я тоже выпью рейнвейна с сельтерской.

   Он понимал, что такой ответ  -  самый  легкий  и  безопасный.  Невинный

характер этой смеси  -  рейнвейна  с  сельтерской  -  уже  был  подчеркнут

Хеглендом и остальными. И все же Ретерер заказал себе именно  рейнвейн,  -

это обстоятельство, как чувствовал Клайд, делало и его  собственный  выбор

не столь заметным и смешным.

   - Что делается! - в притворном отчаянии воскликнул Хегленд. -  Он  тоже

хочет пить рейнвейн с сельтерской! Давайте что-нибудь  предпримем,  а  то,

видать, наша вечеринка кончится к полдесятому.

   Дэвис Хигби, гораздо более резкий и шумный, чем можно было предполагать

по его приятной внешности, повернулся к Ретереру:

   - Чего ты спозаранку завел эту муру  насчет  рейнвейна  с  сельтерской.

Том? Не хочешь повеселиться сегодня?

   - Я же сказал почему, - ответил Ретерер. - И потом, когда мы в  прошлый

раз зашли в тот притончик, у меня было сорок долларов, а  вышел  я  оттуда

без единого цента. На этот раз я хочу знать, что со мной творится.

   "Тот притончик", - подумал Клайд, слушая разговор. Значит, после ужина,

когда все порядком выпьют и поедят, они отправятся в  одно  из  тех  мест,

которые называются притонами, в такой  дом.  Тут  не  могло  быть  никаких

сомнений.  Он  понимал,  что  это  значит.  Там  будут  женщины...  дурные

женщины... развратные женщины... Но как же он? Неужели он тоже...

   Впервые в жизни Клайду представлялась  возможность,  которой  он  давно

жаждал: узнать наконец  великую,  соблазнительную  тайну,  что  так  давно

влекла его и сбивала с толку, манила, но и пугала. Хотя он много думал обо

всем этом и о женщинах вообще, он никогда еще не был близок ни с одной.  А

теперь... теперь...

   Он вдруг почувствовал, что его бросает то в жар, то  в  холод.  Лицо  и

руки стали горячими и влажными, он ощущал, как  пылают  его  щеки  и  лоб.

Странные, быстрые, заманчивые и тревожные мысли проносились в  его  мозгу.

Мороз  пробегал  по  коже.  Он  невольно  рисовал   себе   соблазнительные

вакхические сцены - и тотчас пытался выбросить их из головы, но  напрасно:

они возвращались снова. И ему хотелось, чтобы они  возвращались,  -  и  не

хотелось... И за всем этим скрывался испуг. Но неужели же он  такой  трус?

Остальных все предстоящее ничуть не тревожило. Они были очень веселы.  Они

смеялись и подшучивали  друг  над  другом,  вспоминая  кое-какие  забавные

истории, которые произошли с ними во время последнего кутежа.

   Но что подумала бы его мать, если б узнала? Мать! Он не смел думать  ни

о ней, ни об отце и поспешил прогнать мысль о них.

   -  А  помнишь,  Кинселла,  ту   маленькую,   рыженькую,   в   доме   на

Пасифик-стрит? - воскликнул Хигби. - Она еще упрашивала тебя бежать с  ней

в Чикаго?

   - Конечно, помню, - усмехнулся Кинселла, наливая себе мартини: ему  как

раз подали вино. - Она даже хотела, чтобы я  бросил  отель.  Обещала,  что

поможет мне взяться за какое-нибудь  дело.  Говорила,  что  мне  вовсе  не

придется работать, если я останусь с ней.

   - Да, тогда у тебя была бы только одна работа! - заметил Ретерер.

   Официант поставил перед Клайдом бокал рейнвейна с сельтерской.  Глубоко

взволнованный, заинтересованный, восхищенный всем слышанным, Клайд  поднял

бокал, пригубил вино, нашел, что оно нежно и приятно, и залпом  выпил.  Он

был так занят своими мыслями, что сам не заметил, как это получилось.

   - Молодчина, - сказал Кинселла самым дружеским тоном. - Эта штука  тебе

понравится.

   - Да, это совсем неплохо, - ответил Клайд.

   А Хегленд, видя, как быстро идет дело, и понимая, что  Клайд  -  совсем

еще новичок в этой компании и нуждается в поддержке и одобрении,  подозвал

официанта:

   - Послушай, Джерри! - И прибавил так, чтобы не слышал Клайд: - Того  же

самого, да побольше...

   Ужин продолжался. Было уже около одиннадцати часов, когда  они  наконец

исчерпали все интересные темы - рассказы о прежних приключениях, о прежней

работе, о разных ловких и дерзких  проделках.  У  Клайда  было  достаточно

времени поразмыслить над всем этим, и теперь он склонен  был  думать,  что

сам он вовсе не такой уж желторотый, как кажется  его  приятелям.  А  если

даже и так... Зато он хитрее большинства из них, умнее... Кто они такие  и

к чему стремятся? Хегленд, как стало  ясно  Клайду,  тщеславен,  глуповат,

криклив, и его легко  подкупить  пустячной  лестью.  Хигби  и  Кинселла  -

незаурядные и славные юноши - чванились тем, чем Клайд не  стал  бы  очень

гордиться: Хигби хвастал, что понимает кое-что  в  автомобилях  (его  дядя

имел какое-то отношение к этому делу), а Кинселла - умением играть в карты

и даже в кости. А Ретерер и Шил - он еще раньше заметил это - были  вполне

довольны своей работой в отеле, готовы были заниматься ею и впредь и ни  о

чем другом не мечтали. А Клайд уже теперь не мог себе  представить,  чтобы

должность рассыльного осталась пределом всех его желаний.

   В то же время он с некоторой тревогой думал о  той  минуте,  когда  все

отправятся туда, где он никогда еще не бывал,  чтобы  делать  то,  чем  он

никогда не предполагал заниматься  в  таких  условиях.  Не  лучше  ли  ему

извиниться, когда все выйдут из ресторана? Или, может быть, выйти вместе с

ними, а там тихонько скользнуть за первый же угол и  вернуться  домой?  Он

слышал, что в таких вот местах можно схватить самую страшную болезнь и что

люди умирают потом  жалкой  смертью  от  низменных  пороков,  которые  там

приобретают. Его мать произносила немало речей на эту тему, хотя  вряд  ли

толком  что-нибудь  об  этом  знала.  И,  однако,  вот  перед  ним  довод,

опровергающий все эти страхи: его новые товарищи, ничуть не  обеспокоенные

тем, что они собирались делать. Наоборот, для  них  это  очень  веселое  и

забавное приключение - только и всего.

   И действительно, Ретерер, искренне привязавшийся к Клайду -  больше  за

его манеру смотреть, спрашивать и слушать, а не за то, что Клайд делал или

говорил, - то и дело подталкивал его локтем и, смеясь, спрашивал:

   - Ну, как, Клайд? Сегодня посвящение? - и широко улыбался.  Или,  видя,

что Клайд совсем притих и задумался, он  говорил:  -  Не  бойся,  тебя  не

съедят, самое большее - укусят.

   А Хегленд время от времени прерывал свои самовосхваления и, подхватывая

намеки Ретерера, прибавлял:

   - Нельзя всю жизнь таким оставаться. Так не бывает. Но в случае чего  -

мы за тебя постоим.

   Клайд, нервничая, наконец оборвал с досадой:

   -  Да  отстаньте  вы!  Хватит  насмехаться!  Для  чего  это  вам  нужно

хвалиться, что вы знаете больше меня?

   Ретерер подмигнул Хегленду, чтобы тот оставил Клайда  в  покое,  а  сам

шепнул:

   - Не сердись, старина, все в порядке. Мы просто пошутили малость, ты  ж

понимаешь!

   И Клайд, которому очень нравился Ретерер, быстро смягчился  и  пожалел,

что так глупо себя выдал.

   Наконец  около  одиннадцати  часов,  когда  уже  вдоволь  наговорились,

наелись и напились, вся компания под предводительством Хегленда  вышла  из

ресторана. Бесстыдные и темные намерения не заставили их призадуматься, не

вызвали в них стремления к умственному и нравственному самоисследованию  и

самобичеванию, - напротив, они так весело смеялись и  болтали,  словно  их

ожидала просто милая забава. С изумлением и отвращением слушал Клайд,  как

они  вспоминали  свои  прежние  похождения.  По-видимому,  всех   особенно

забавлял случай в притоне под названием "Дом  Беттины",  где  они  однажды

побывали. Их привел туда один бесшабашный малый по прозвищу  Малыш  Джонс,

служащий из другого отеля.  Этот  Малыш  и  еще  один  паренек,  по  имени

Бирмингэм, вместе с Хеглендом, который отчаянно  напился,  позволили  себе

такие выходки, что их чуть не арестовали. Клайд слушал и с  трудом  верил,

что эти мальчики, внешне такие порядочные и  опрятные,  могли  проделывать

подобные вещи: выходки были так грубы и  отвратительны,  что  Клайда  даже

немного затошнило.

   - А помните, как девчонка  со  второго  этажа  окатила  меня  водой  из

кувшина, когда я выходил! - громко хохотал Хегленд.

   - А тот толстяк во втором этаже! Как он  подошел  к  двери  посмотреть,

помните? - смеялся Кинселла. - Он наверняка решил, что тут пожар или бунт!

   - А ты с той маленькой толстушкой Пигги!  Помнишь,  Ретерер?  -  визжал

Шил, захлебываясь от хохота и еле выговаривая слова.

   - У него даже ноги подкашивались, так было тяжело! - вопил Хегленд. - А

как они оба под конец скатились с лестницы!

   - Это все ты был виноват, Хегленд! - крикнул Хигби. -  Если  бы  ты  не

затеял эту историю с поркой, нас бы не выставили.

   - Говорю вам, я был пьян, - возражал Ретерер. - У  них  там  дьявольски

крепкое виски.

   - А тот длинный  тощий  техасец  с  большими  усами?  Помните,  как  он

хохотал? - прибавил Кинселла. - Он  не  хотел  никому  помогать,  кто  был

против нас. Помните?

   - Еще чудо, что нас всех не выкинули на улицу и  не  арестовали.  Ну  и

ночка была! - вспоминал Ретерер.

   Все эти разоблачения  ошеломили  Клайда.  "Порка"!  Это  могло  значить

только одно!

   И они воображают, что он примет участие в чем-либо подобном?  Этого  не

будет. Он не такой. Что подумали бы его мать и отец, если б  услышали  все

эти ужасные истории... И все-таки...

   Болтая, они подошли  к  какому-то  дому  на  темной  широкой  улице;  у

тротуаров, вдоль всего квартала и даже дальше,  стояла  вереница  кэбов  и

автомобилей. Неподалеку  на  углу  остановились,  разговаривая,  несколько

молодых людей. На другой  стороне  -  еще  мужчины.  А  через  полквартала

компания Клайда прошла мимо двух мирно  беседовавших  полисменов.  И  хотя

нигде, ни  в  одном  окне  не  было  света,  но,  как  ни  странно,  всюду

чувствовалась яркая, кипучая жизнь. Она ощущалась даже в темноте улицы. То

и дело раздавались гудки мчащихся мимо такси,  прокатили  две  старомодные

закрытые кареты со спущенными занавесками. И двери  то  хлопали,  то  тихо

открывались  и  закрывались.  И  тогда  из  домов  вырывался  яркий  свет,

прорезывал мглу улицы и снова исчезал. А над головой сияли звезды.

   Наконец, не говоря ни слова, Хегленд  в  сопровождении  Хигби  и  Шила,

поднялся по лестнице и позвонил. Почти  мгновенно  дверь  открыла  молодая

негритянка в красном платье.

   - Добрый вечер! Заходите, пожалуйста, - приветливо  пригласила  она,  и

все шестеро прошли  за  тяжелые  бархатные  драпри,  отделявшие  маленькую

переднюю от остальных комнат.

   Клайд очутился в ярко  освещенной  и  довольно  безвкусно  обставленной

гостиной;  на  стенах  висели  картины  в  золоченых  рамах,  изображавшие

обнаженных и полуобнаженных женщин, и  огромные  зеркала.  На  полу  лежал

толстый ярко-красный ковер; по всей  комнате  было  расставлено  множество

золоченых стульев, в глубине на фоне ярко-красных портьер - пианино,  тоже

золоченое. Но ни гостей, ни обитательниц дома здесь  не  было,  -  никого,

кроме негритянки.

   - Присядьте, пожалуйста, - сказала  она.  -  Будьте  как  дома.  Сейчас

позову мадам.

   И она побежала по лестнице налево, крича:

   - Мэри! Сэди! Каролина! В гостиной молодые джентльмены.

   В эту минуту из двери в  глубине  комнаты  вышла  высокая,  стройная  и

бледная женщина лет тридцати восьми или сорока - очень прямая, изящная  и,

видимо, очень властная и умная, в полупрозрачном и все же скромном платье.

   - А, здравствуйте,  Оскар!  -  заговорила  она  со  слабой,  ободряющей

улыбкой. - И Пол тут? И вы,  Дэвис?  Пожалуйста,  располагайтесь  все  как

дома. Фанни сейчас придет. Она принесет вам  чего-нибудь  выпить.  У  меня

теперь новый тапер - негр из Сент-Джо. Хотите послушать? Прекрасно играет!

   И она позвала:

   - Сэм!

   В это время по боковой лестнице в глубине зала сбежали девять  девушек,

разных по возрасту и по внешности, но,  по-видимому,  не  старше  двадцати

четырех - двадцати пяти лет, -  все  в  таких  нарядах,  каких  Клайд  еще

никогда ни на одной женщине не видал. Они смеялись и болтали,  как  видно,

очень  довольные  собой,  и  ничуть  не  стыдились  своей  внешности,  так

поразившей Клайда; между тем  их  одеяния  были  необычны:  от  легчайшего

неглиже, пригодного разве что для будуара, до несколько более  пристойного

как будто, но не менее откровенного бального туалета. И какие разные  были

эти девушки:  худые  и  толстые,  среднего  роста,  высокие  и  маленькие,

брюнетки, блондинки и рыжие. И все они казались очень юными, и все ласково

и восторженно улыбались гостям.

   - Здравствуй, милый! Как дела? Потанцуем?

   Или:

   - Хочешь чего-нибудь выпить?

Сканирование и редактирование текста:  HarryFan, 20 March 2001