Глава  12    ( Книга 1)  

   Каким бы пошлым и заурядным ни показалось многим  это  знакомство,  для

Клайда оно было преисполнено значительности. До сих пор  никогда  ни  одна

девушка, да еще такая очаровательная, не удостаивала его даже взглядом,  -

так он, по крайней мере, воображал. А теперь он встретил красивую девушку,

и она настолько им заинтересовалась, что согласилась  пообедать  с  ним  и

пойти вместе в театр. Пожалуй, она и вправду кокетка и ни с кем не  бывает

искренней,  и  маловероятно,  что  она  так  быстро   подарит   ему   свое

расположение, но - кто знает, кто может сказать?..

   Верная своему обещанию, Гортензия действительно пришла  во  вторник  на

угол Четырнадцатой и Вайандот-стрит, неподалеку от "Грин-Дэвидсона". Клайд

был так взволнован, польщен,  обрадован,  что  с  трудом  мог  привести  в

порядок свои мысли и чувства.

   Стараясь  показать,  что  достоин  Гортензии,  он  особенно   тщательно

позаботился о своей внешности: напомадил волосы, надел  галстук  бабочкой,

новое шелковое кашне, шелковые носки, чтобы заметней были  ярко-коричневые

ботинки, купленные специально для этого случая. Но когда они  встретились,

он так и не понял, обратила ли она на все это хоть  малейшее  внимание.  В

конце концов она интересовалась только  своей  собственной  внешностью.  К

тому же - это была ее обычная уловка - она заставила Клайда прождать почти

до семи часов, и за это время он успел впасть в глубочайшее уныние. А что,

если она за эти дни потеряла всякий интерес к нему и не хочет больше с ним

встречаться? Что ж, тогда придется обойтись без нее. Но это  доказало  бы,

что он не интересен такой красивой девушке,  как  она,  несмотря  на  свой

нарядный костюм и на все свои деньги. Он решил, что его подруга - если это

не будет Гортензия - непременно должна быть красивой.  Некрасивая  ему  не

нужна. Ретереру и Хегленду  как  будто  все  равно,  хороши  ли  собой  их

знакомые девушки, но для него это страшно важно! От  одной  мысли  о  том,

чтобы удовольствоваться менее  привлекательной  девушкой,  чем  Гортензия,

Клайду становилось тошно.

   И вот он стоит на улице,  в  тени  подъезда,  а  вокруг  сияние  огней,

вывесок и реклам, сотни пешеходов спешат во всех направлениях, и почти  на

всех лицах - мысль о предстоящих развлечениях и встречах, а он - он  один,

и, возможно, сейчас ему придется вернуться  и  пойти  куда-то:  обедать  -

одному, в театр - одному, и домой он вернется один, а завтра  утром  опять

на работу. Клайд уже почти решил, что  его  постигла  неудача,  как  вдруг

неподалеку в толпе увидел Гортензию.  Она  была  изящно  одета:  в  черном

бархатном жакете  с  красновато-коричневым  воротником  и  обшлагами  и  в

большой круглой бархатной шляпе с красной кожаной пряжкой  сбоку.  Щеки  и

губы были слегка подкрашены. Глаза блестели.  И,  как  всегда,  она  была,

видимо, очень довольна собой.

   - Хэлло,  я  опоздала,  да?  Но  я  никак  не  могла  поспеть  вовремя.

Понимаете, я забыла, что обещала увидеться с одним  парнишкой  -  это  мой

друг, тоже чудный мальчик, - и только в шесть часов вспомнила, что у  меня

назначено два свидания. Вышло так неприятно. Мне  надо  было  предупредить

кого-нибудь из вас. Я совсем уже собралась позвонить вам и уговориться  на

другой вечер, да вспомнила, что вас нет на службе после шести. Том никогда

не задерживается после  шести.  А  Чарли  всегда  на  работе  до  половины

седьмого и даже позже иногда, и он очень милый мальчик - никогда не дуется

и не ворчит. Он тоже хотел сегодня повести  меня  в  ресторан  и  потом  в

театр. Он работает в табачном киоске в "Орфии". Ну вот, я  ему  позвонила.

Он был не очень-то доволен. Но я  сказала,  что  мы  встретимся  в  другой

вечер. Ну, что же, вы рады? Вы понимаете, что ради вас я  огорчила  Чарли,

такого красивого мальчика?

   Она уловила тревожное, ревнивое и  в  то  же  время  робкое  выражение,

мелькнувшее в глазах Клайда, пока она говорила о другом своем  поклоннике.

Мысль, что можно заставить его ревновать,  привела  Гортензию  в  восторг.

Итак, она окончательно покорила его! И она тряхнула головой и  улыбнулась,

идя с ним в ногу.

   - Еще бы, так мило с вашей стороны, что вы пришли.

   Клайд заставил себя сказать это, хотя  от  ее  слов  о  Чарли,  "чудном

мальчике", у него перехватило горло и сердце сжалось. Ну разве  сможет  он

удержать такую красивую и такую своевольную девушку!

   - А у  вас  сегодня  шикарный  вид,  -  продолжал  он,  заставляя  себя

поддерживать разговор и сам немного удивляясь, что ему это удается. -  Вам

идет эта шляпка, и жакет тоже.

   Он не отрываясь смотрел на нее, и в глазах его светилось  восхищение  и

жадная, голодная страсть. Он хотел бы поцеловать ее прямо в  губы,  но  не

смел здесь, на улице, да и нигде пока не осмелился бы.

   - Не удивительно, что все вас приглашают. Вы такая  красивая!..  Хотите

приколоть к жакету розы?

   Они проходили в эту минуту мимо цветочного магазина, и у Клайда явилась

мысль поднести ей цветы. Он слышал от Хегленда, что женщины любят  мужчин,

которые делают им подарки.

   - Да, конечно, от роз я не откажусь,  -  ответила  Гортензия,  входя  в

магазин. - Или, пожалуй, лучше букетик фиалок. Они  такие  милые.  И  они,

кажется, больше подойдут к моему жакету.

   Ей понравилось, что Клайд подумал о  цветах.  И  он  говорил  ей  такие

приятные вещи. В то же время она была убеждена, что он  очень  мало  знает

девушек, а может быть, и вовсе не  знает.  А  она  предпочитала  мужчин  и

юношей более опытных, которые не так легко покорялись бы ей, которых  было

бы не так легко удержать. Однако она не могла не думать, что Клайд  чем-то

лучше мужчин, к которым  она  привыкла,  тоньше,  благороднее.  И  потому,

несмотря на всю его неуклюжесть (с  ее  точки  зрения),  она  готова  была

оставить его около себя и посмотреть, как он будет вести себя дальше.

   - Вот эти шикарные! - воскликнула она, выбрав  довольно  большой  букет

фиалок и прикладывая их к жакету. - Эти мне нравятся!

   И пока Клайд расплачивался, она вертелась перед  зеркалом,  пристраивая

фиалки по своему вкусу. Наконец,  довольная  эффектом,  она  обернулась  к

Клайду с возгласом:

   - Ну вот, я готова! - и взяла его под руку.

   Клайд, немало напуганный ее развязными манерами, не знал, что  сказать.

Но напрасно он тревожился - Гортензия всецело была  поглощена  собственной

персоной.

   - Ну, скажу я вам, и неделька же у меня выдалась! Каждый  вечер  танцы.

Возвращалась домой в три часа. А в воскресенье танцевали  почти  до  утра.

Да, скажу я вам, последний вечер был самый трудный. Вы были когда-нибудь у

Бэркета?  Это  у  перевоза   Гиффорда,   знаете?   Очень   модное   место,

замечательное, немного дальше "Биг-блю" на Тридцать девятой  улице.  Летом

дансинг, а зимой тут же каток и можно танцевать на  льду.  И  очень  милый

маленький оркестр.

   Клайд любовался игрой ее губ, блеском глаз  и  живостью  жестов,  очень

мало задумываясь над тем, что именно она говорит.

   - С нами был Уоллес  Трон...  Ну  и  мальчишка!  Когда  мы  стали  есть

мороженое, он пошел в кухню, вымазал лицо сажей, взял у официанта куртку и

передник и стал нам прислуживать. Смешной мальчишка!  А  какие  фокусы  он

проделывал с тарелками и ложками!

   Клайд вздохнул: он отнюдь не отличался такими талантами, как этот Трон.

   - А потом, в понедельник утром, мы все вернулись  домой  около  четырех

часов, а в семь мне уже нужно вставать. Я была как вареная рыба.  Меня  бы

уволили, если б не славный народ в магазине и не мистер Бек. Это,  знаете,

заведующий в моем отделе. По правде говоря, я его так  мучаю,  беднягу.  В

магазине я делаю, что хочу. Раз я  очень  опоздала  после  завтрака;  одна

подруга взяла мою карточку и отбила за меня время  на  контрольных  часах,

понимаете? А тут вошел мистер Бек и увидел ее. А после, уже часа в два, он

мне говорит: "Послушайте, мисс Бригс (он всегда называет меня мисс  Бригс;

я не позволяю называть себя по-другому. Он еще стал бы вольничать, если бы

я позволила), этот номер не пройдет - передавать  карточку.  Надо  бросить

эти штучки". А я только расхохоталась. Он иногда так брюзжит на нас! Но  я

все равно поставила его на место. Он, понимаете ли, немножко  неравнодушен

ко мне - кто-кто, а он меня ни за что на свете не уволит. Я и говорю  ему:

"Послушайте, мистер Бек, вы со мной не разговаривайте таким  тоном.  Я  не

часто опаздываю, у меня нет такой привычки. И потом, я могу найти  себе  и

другую службу в Канзас-Сити. Если уж так повелось, что стоит мне в  кои-то

веки  опоздать,  как  сразу  начинаются  разговоры,  -  так,   пожалуйста,

увольняйте меня, и все". Не могла же я позволить, чтобы он говорил со мной

таким тоном. Как я думала, так и вышло,  -  он  сразу  сдался.  Он  только

сказал: "Ну, все равно, я вас предупредил. В другой раз вас может  увидеть

мистер Тирни, и тогда вы  попробуете,  каково  служить  в  другом  месте".

Конечно, он сказал это все ради смеха и  знал,  что  я  тоже  дурачусь.  Я

расхохоталась. А через две минуты он смеялся с мистером Скоттом, я видела.

Но, черт возьми, я иногда выкидываю там штучки!

   Наконец они подошли к ресторану Фриссела, и Клайд, не сказавший за  всю

дорогу и двух слов, вздохнул с облегчением. В первый раз в  жизни  он  мог

гордиться тем, что угощает девушку в таком шикарном месте. Теперь он  и  в

самом деле кое-чего добился. У  него  -  настоящий  роман!  Гортензия  так

высоко  ценила  себя,  так  настойчиво  подчеркивала   свои   приятельские

отношения с множеством девушек и молодых людей, весело  проводящих  время,

что Клайду казалось, будто до сих  пор  он  вовсе  и  не  жил.  Он  быстро

вспоминал, о чем она рассказывала: Бэркет, катание на коньках и  танцы  на

льду... Уоллес Трон... молодой продавец из табачного киоска, с которым она

должна была встретиться сегодня... мистер Бек, ее  начальник  в  магазине,

настолько влюбленный, что не в силах ее  уволить...  И,  глядя,  как  она,

совсем не думая о состоянии его кошелька, заказывает обед по своему вкусу,

Клайд любовался ее лицом, фигурой, формой кисти, по которой  можно  судить

об изяществе и красоте всей руки, высокой, вполне сформировавшейся грудью,

изгибом  бровей,  нежной  округлостью  щек  и  подбородка.  Притом  Клайда

волновал ее мягкий, вкрадчивый голос. Он был восхищен. Вот если  бы  такая

девушка принадлежала ему!

   А она и здесь, как на улице, продолжала  болтать  о  себе,  и  на  нее,

видимо, не производило никакого  впечатления,  что  она  обедает  в  таком

месте, которое Клайду казалось  совершенно  замечательным.  В  те  минуты,

когда Гортензия не смотрелась в зеркало, она изучала меню и выбирала,  что

ей нравится: барашек в мятном желе... нет, омлет она не  любит  и  ростбиф

тоже... Ах, вот что: филе-миньон с грибами... В конце концов она прибавила

к этому сельдерей и цветную капусту. И ей хотелось бы  коктейль.  Да,  да,

Клайд слышал от Хегленда, что обед ничего не стоит без маленькой  выпивки,

и потому нерешительно предложил коктейль.  А  Гортензия,  выпив  коктейль,

потом другой, стала еще оживленнее, веселее и болтливее, чем прежде.

   Но  Клайд  заметил,  что  она  продолжает  держаться  с  ним  несколько

отчужденно, безразлично. Когда он робко пытался перевести разговор  на  их

отношения, на  свое  чувство  к  ней,  выяснить,  не  влюблена  ли  она  в

кого-нибудь другого, она  обрывала  его,  заявляя,  что  ей  нравятся  все

молодые люди: все одинаково. Они все так милы, так внимательны к  ней.  Да

так и должно быть! Иначе она не станет вести с ними знакомство. Тогда  они

ей ни к чему!  Ее  живые  глаза  сверкали,  и  она  вызывающе  встряхивала

головой.

   И Клайд был пленен всем этим. Ее жесты, позы, гримаски, все ее движения

были чувственными и  многообещающими.  Казалось,  ей  нравилось  дразнить,

обещать, делать вид, что она готова сдаться, а затем отказываться от  всех

обещаний, притворяясь целомудренно-сдержанной, словно у нее и в мыслях  не

было того, что ей приписывали.

   Клайда возбуждало и приводило в трепет уже одно то, что она была здесь,

рядом. Это была пытка, но сладкая пытка. Он был полон мучительных мыслей о

том, как было бы чудесно, если  бы  Гортензия  позволила  ему  обнять  ее,

поцеловать, даже  укусить.  Прижаться  губами  к  ее  губам!  Задушить  ее

поцелуями и ласками! По временам она  бросала  на  него  умышленно  томный

взгляд, и он ощущал болезненную слабость,  до  головокружения.  Он  мечтал

только об одном: что когда-нибудь  упорным  ухаживанием  или  деньгами  он

заставит ее полюбить себя.

   Но и после того, как они побывали в театре,  а  затем  он  доставил  ее

домой, Клайд не достиг сколько-нибудь заметного успеха. Так как  Гортензия

мало интересовалась Клайдом, она во время представления "Корсара" в театре

Либби с искренним интересом  следила  за  спектаклем,  говорила  только  о

пьесах, которые видела  раньше,  высказывала  свое  мнение  об  актерах  и

актрисах, вспоминала, кто именно из поклонников водил ее на  ту  или  иную

пьесу. И Клайд,  вместо  того  чтобы  соперничать  с  ней  в  остроумии  и

высказывать собственные суждения, был вынужден только поддакивать ей.

   А она все время думала об одержанной ею новой победе.  И  так  как  она

давно уже  перестала  быть  добродетельной  и  поняла,  что  у  него  есть

кое-какие деньги и он готов тратить их на нее, она  решила,  что  будет  в

меру мила с ним - ровно настолько, чтобы удержать его, не больше. В то  же

время она, по своему обыкновению, будет как можно  больше  развлекаться  с

другими, а Клайда заставит покупать ей разные вещи и занимать ее в те дни,

когда у нее не будет других достаточно интересных приглашений.

Сканирование и редактирование текста:  HarryFan, 20 March 2001